На военных советах 11 и 13 июля было решено атаковать ближайшую к расположению русских войск каланчу. Двумстам казакам, изъявившим желание участвовать в атаке, было обещано по десять рублей каждому.
По рассказу Плейера, на рассвете 14 июля казаки сделали проход к каланче, ворвались в нее и без потерь овладели ею, пленив полтора десятка турок и захватив столько же пушек, из которых тут же начали обстрел второй каланчи. Ее гарнизон решил оставить каланчу без сопротивления. Взятие каланчей вызвало в лагере осаждавших большую радость, которой царь поспешил поделиться с братом Иваном и патриархом Адрианом. Патриарху он писал: «А июля в 14 да в 16 числах благословил Господь Бог оружие наше, предал нам в руки две крепости, на Дону стоявшие, каменные, именуемые каланчами, со всеми пушками, знаменами и воинскими припасами»{61}.
Но радость от взятия первой каланчи омрачило другое событие, произошедшее в тот же день: к осажденным бежал голландский матрос, находившийся на русской службе, — Яков Янсен, который сообщил османам важные сведения. Любопытно, что Петр в своих письмах от Азова ни словом не упомянул об этом неприятном для него факте.
Подробности предательства Янсена привел в своем «Отчете» Патрик Гордон: «Утром принявший русскую веру матрос-немец, чем-то недовольный, дезертировал и пробрался в город. Предатель Яков сообщил туркам все сведения: что траншеи генерала Гордона далеко впереди других и еще недостаточно защищены, а большой отряд из его армии отбыл с подводами к реке Койсуге за амуницией и провиантом; что генералы настроены друг к другу недружелюбно, а значит — подмоги из других армий ждать не приходится; что русские обыкновенно после полудня спят и более уязвимы, нежели в другое время.
Воодушевленные всем этим турки решились на отчаянную вылазку.. Скрытно пробрались через ров и сады справа и оказались в траншеях прежде, чем их обнаружили. Это привело в такой ужас стрельцов (а там был их пост), что они почти не сопротивлялись и в большинстве бросились бежать, побросав оружие. Им так и не удалось собраться с духом и занять редут с орудиями, они и не думали обороняться и в беспорядке отступали… Шум боя услыхали в лагере генерала Гордона, послали в другие армии за помощью и с отборной гвардией поспешили на подмогу… После получасового боя турок выбили из траншеи и обратили в бегство. Христиане их преследовали до самого рва, хотя имели приказ лишь занять свои траншеи. Турки же увидели, в каком беспорядке преследователи, повернули и с помощью людей из города и спешившейся конницы, что с криками появились слева из заросших садов, вновь обратили христиан в смятение и бегство».
Вылазка турок стоила Гордону потери 300—400 человек. «Это несчастье, — заключил свой рассказ Гордон, — научило нас быть осторожнее и с большим прилежанием укреплять наши редуты и траншеи»{62}.
Овладение каланчами облегчило подвоз провианта и боеприпасов к русскому лагерю — 17 июля более трех тысяч судов, нагруженных продовольствием, амуницией и боеприпасами, отплыли с реки Койсуг и остановились у каланчей. Главный итог этой операции, к слову сказать, и состоял в том, что плавание по Дону стало свободным: как писал царь брату, «ворота по Дону отворены». Захвачены были и значительные трофеи, хранившиеся на двух каланчах: 32 пушки, «кроме мелкого ружья, пороху же, ручных гранат и всяких припасов многое число, да три знамени».
В Москве об этом успехе стало известно 29 июля. Победа была отмечена благодарственным молебном, во время которого было зачитано письмо царя патриарху.
Взятие каланчей настолько воодушевило осаждавших, что 28 июля было решено склонять турок к капитуляции. В крепость было доставлено послание за подписями трех генералов. Через три часа был получен письменный ответ с надменным отказом, и обе стороны возобновили огонь. «Христиане принялись выдвигать вперед войсковые колонны и траншеи усерднее прежнего; но работе мешали как многочисленный гарнизон (Азова), так и нехватка опыта у христиан. Потому немалую часть работ сделали, как обычно, то есть не до конца…»{63}