Третьего июня князь Фюрстенберг посетил царя рано утром. Петр был еще не одет. Вместе с послами он сел за обеденный стол, пригласив отобедать и князя. После обеда они осматривали литейный двор, после чего царь в третий раз отправился в кунсткамеру, которая, по-видимому, произвела на него неизгладимое впечатление. Общим впечатлением от посещения Дрездена Петр 3 июня поделился в письме к Виниусу: «…Здесь хотя и два дня жили, только недосуг было, потому что город саксонский: забавны иным были во все часы»{156}.
Границу австрийских владений великие послы пересекли 5 июня: «пришли, — как сказано в «Статейном списке», — на цесарскую границу в чесной город Аус», где «у ворот того города» их встретили «грацкие комендант и урядники и великим послам кланялись и подчивали их за столом». На следующий день, 6 июня, посольство прибыло в Прагу, где их встретил представитель цесарского правительства барон Барати с вопросом великим послам: пожелают ли они получать корм и напитки натурой или деньгами, «для того, что их иноземные ествы московского народу людям не вельми угодны и непривычны». Послы ответили, что им удобнее в дороге получать корм натурой, а когда прибудут в Вену, то тогда они предпочтут брать деньги, «для того чтобы московские люди обычай в приуготовлении еств свой имеют, и всяк по своему нраву строить будет, как кто хочет». Барон задал еще один вопрос: где послы предпочтут проживать — в Вене или за городом, рядом с дворцом цесаря? Послы ответили: где их поставят, там они и будут жить.
Одиннадцатого июня Великое посольство прибыло в местечко Штокерау, что в 29 верстах от Вены, и отправило майора Адама Вейде, чтобы он потребовал немедленной аудиенции у цесаря. Это требование противоречило интересам цесарского правительства, стремившегося оттянуть время начала переговоров, чтобы прежде завершить их с турками. Только 13 июня в Штокерау прибыли цесарские уполномоченные. Уже знакомый послам барон Барати приступил к переговорам о церемонии въезда Великого посольства в Вену. С русской стороны переговоры вел Лефорт. Выслушав проект церемонии, предложенный бароном, он отправился в соседнюю комнату для совета и возвратился минут через 15 с замечаниями. Русские потребовали встречать их послов при въезде в город с большей торжественностью и пышностью, ссылаясь при этом на практику въезда иноземных послов в Москву.
В частности, Лефорт потребовал, чтобы великих послов сопровождали не драгуны, а кирасиры, и не земские трубачи, а императорские; чтобы были присланы 30 лошадей для дворян посольской свиты; чтобы послам была предоставлена одна вместительная карета, а не две и т. д. Бароти высказал возражения и отклонил все претензии Великого посольства. Русская сторона не была заинтересована в затягивании обсуждения условностей, так что въезд послов, состоявшийся 16 июня, происходил по сценарию, разработанному цесарским двором. Послов разместили в двух каретах, а не в одной, причем в первой карете сидели Лефорт и Головин, а во второй — Возницын.
«При въезде трех послов, — отметил испанский посланник в Вене, — не было ничего необыкновенного, разве только две роты драгун, которые им предшествовали, во всех троих было только 12 лакеев и 7 пажей в хороших, но поношенных французских ливреях. У них две порядочные, но уже бывшие в употреблении кареты, подаренные им при других дворах. Они жаловались на императорские кареты, которые были предоставлены для их въезда, потому что они показались им мало богатыми, но потом убедились, что лучшими и не пользуется его цесарское величество».
Об утраченном блеске цесарского двора и скромном въезде Великого посольства писал и Петр Лефорт своему отцу: «При моем прибытии сюда я очень обманулся; я представлял себе, что увижу блестящий двор, но случилось совершенно обратное. Здесь нет ни красивых выездов, ни красивых ливрей, как это мы видели при бранденбургском дворе»{157}.