Слезы наворачиваются на глаза, застигая меня врасплох, но мне удается сдержать их. Последнее, что ему нужно, — это еще одно признание в любви.
Вот почему я подчиняюсь таким образом. Вот почему я впускаю его туда, куда никогда не впускал раньше. Потому что, может быть, он не хочет слышать, что я люблю его, но, может быть, все изменится, когда я покажу ему. Даже если самым грязным, порочным и извращенным способом.
— Да, красавчик, — шепчу я сдавленным голосом. — Трахни меня так, будто это наша последняя ночь вместе.
Его дыхание сбивается, а затем он начинает входить и выходить из меня, и я с благоговением наблюдаю, как у него отвисает челюсть, как на лбу выступают капельки пота, а волосы прилипают к коже.
Затем он наклоняется и целует меня, а я обхватываю рукой его горло. Теперь он дрожит от вожделения, и его тело движется поверх моего, каждый толчок, каждая вибрация скользят по моему члену. Ни с чем не сравнимое ощущение, когда одновременно ласкают задницу и член, и я знаю, что долго так не продержусь, хотя и хочу заниматься этим всю ночь.
— Продолжай трахать меня, — шепчу я ему в губы. — Продолжай, пока в тебе ничего не останется.
Он просовывает руку под меня, притягивая мое тело к своему, и начинает двигаться сильнее, быстрее, и тогда я кончаю.
Я кончаю с рычанием, со сдавленным криком, который исходит из какой-то другой части меня, из какой-то другой сферы, где я даже не знаю своего имени. Я схожу с ума от наркотика и Брома, мое зрение затуманивается, темнеет, и я исчезаю. Но затем ощущение моего горячего семени, брызгающего длинными струями по животу, приводит меня в чувство, я открываю глаза и наблюдаю, как Бром извергается в мою задницу.
Его голова запрокидывается, шея выгибается, живот напряжен, мышцы дрожат, и я чувствую жар его семени и пульсацию его члена. Он издает серию отрывистых стонов, один громче другого.
С тихим стоном он опускает подбородок, чтобы посмотреть на меня, и в его взгляде сквозит неподдельное удивление и что-то еще. Нечто нежное и мягкое, не те прилагательные, которые я обычно использую для его описания, но все же что-то искреннее.
Или вызванное наркотиками.
Он прижимается ко мне, хватая ртом воздух, пряча голову в изгибе моей шеи, а я обнимаю его одной рукой.
— Ты хорошо справился, Бром, — шепчу я ему. — И даже когда ты сверху, все равно такой красивый, когда кончаешь.
Он тяжело выдыхает, и я чувствую, как его сердце бьется рядом с моим.
Затем он поднимает голову, упираясь локтями по обе стороны от моих плеч, и обхватывает мое лицо ладонями. Он продолжает пристально смотреть на меня, просто смотрит до тех пор, пока я не чувствую это в своей душе.
— Что? — шепчу я, заглядывая в его ониксовые глаза, не желая разрушать очарование этого момента, который кажется глубоким и пронзительным, будто что-то настоящее пробивается сквозь туман.
— Любовь непроизвольна, — говорит он тихим и резким голосом. — Я люблю тебя, Икабод Крейн. Я люблю тебя против своей воли.
Я замираю, не в силах поверить собственным ушам.
— Дело не в наркотике, — продолжает он, проводя большим пальцем по моей губе, пока я смотрю на него, застыв на месте. — Я знаю, что ты собираешься это сказать. Чувства были и раньше. Были всегда. Я люблю тебя, потому что так оно и есть. Это происходит автоматически, как следующий вдох.
Мое сердце словно взлетает, колотясь о ребра.
— Ты бы предпочел не любить меня?
Он одаривает меня редкой, милой улыбкой.
— Было бы намного проще, — он наклоняется и целует меня в губы, его борода царапает мой подбородок. — Но уже все случилось.
***
Мы засыпаем в объятиях друг друга глубоким, блаженным сном, вызванным наркотиками и сексом, в котором мы оба так нуждались. К тому времени, когда я открываю глаза, серый свет снаружи уже освещает комнату. Если бы сегодня утром у меня были ранние занятия, я бы точно их пропустил.
— Доброе утро, — шепчу я Брому, который ворчит в подушку. — Кажется, ты пропустил свое первое занятие. Мы проспали.
— Кого это волнует? — он ворчит. — Все это не важно.
В этом он прав.
— Справедливое замечание, — говорю я, убирая с себя его руку, встаю на ноги и потягиваюсь. — Но сейчас нам нужно соблюдать приличия.
Я подхожу к окну, разминаю шею, пытаясь проснуться, и замираю.
У меня волосы встают дыбом.
На столе, поверх разорванной белой ткани, лежит еще одна мертвая змея в форме буквы «S», в которую воткнуты швейные иглы.
На этот раз нет ни слов, ни предупреждения, написанного кровью.
Но под змеей, как и на эмблеме института Сонной Лощины, лежит длинный ключ.