Его брови приподнимаются, на лбу появляются морщинки.
— А я? Я убийца, Нарци. Ты тоже это знаешь.
— Ты не всадник, — говорю я ему.
— Я всадник, — просто говорит он, и глаза у него такие черные. — А он — это я. И я убил констебля Киркбрайда. Я приказал Гессенцу сделать это, просто потому, что хотел его смерти. Что вы теперь об этом думаете?
Мой рот словно набит ватой. Я с трудом могу глотать, с трудом соображаю.
— Мы плохие люди, Кэт, — шепчет Крейн, кладя руку мне на голову. — Ты заслуживаешь лучшего.
— Нет, — говорю я им, качая головой. — Вы мои. Остальное не имеет значения.
— Мораль не имеет значения? — спрашивает Крейн, его глаза блестят.
— Моя мораль имеет значение, — непреклонно заявляю я, чувствуя, как у меня в груди все горит. — И твоя мораль имеет значение. Нас троих посадили на плот, мир пустил нас по течению. Мы нашли друг друга, и мы должны держаться друг за друга. Если это означает, что мы должны выработать свой собственный набор моральных принципов, дабы выжить, пусть будет так. Я не собираюсь жертвовать ничем, не собираюсь жертвовать вами, чтобы соответствовать чьим-то стандартам, — я делаю паузу, глубоко вдыхая. — Пусть все они идут к черту.
Глаза Крейна широко раскрываются от шока, а Бром разражается смехом, обнимает меня и прижимает к себе.
— Хорошая девочка, — говорит Крейн, улыбаясь и покачивая головой, в его глазах светится гордость. — Наша сладкая ведьмочка.
Я улыбаюсь в ответ.
Но говорила серьезно.
Глава 25
Крейн
— Я влюбился в нее еще сильнее, — говорю я Брому, капая себе на язык настойку. — Я не думал, что это возможно.
Бром усмехается, садясь на пол и прислоняясь к краю моей кровати, на которой я лежу в состоянии эйфории.
— Ты сказал, что нужно быть начеку, Крейн.
— И я действительно это имел в виду, — говорю я, передавая ему бутылек. — Но сейчас середина ночи, и я должен спать. Ты должен спать. Разве это так плохо, когда тебе немного помогают?
— Ей нужно было лекарство от боли, — замечает Бром, забирая его у меня, и задерживает прикосновение всего на мгновение.
— Я наполнил для нее пузырек, — напоминаю я ему. — Очень опасно давать молодой женщине так много опиума, если она никогда его раньше не пробовала. Мисс Чой должна это знать.
— Похоже, у мисс Чой были другие причины для беспокойства, — ворчливо комментирует он, капая себе на язык. Он кашляет, скорчив гримасу. — Ты правда думаешь, что Сестры могут шпионить за нами через картины?
— Давай просто предположим, — говорю я ему. — Давай предположим все. Давай предположим даже худшее. Что кошмары мисс Чой реальны. Что ее накачали наркотиками, возможно, опиумом, который она тайно ввезла для Леоны, ее ночью отвезли в собор, удалили органы, пока она была еще жива, а затем зашили обратно и исцелили с помощью магии. Давай представим, что так оно и есть.
— Черт, — ругается он, возвращая мне бутылек.
Я беру его и ставлю на стол, затем снова ложусь на кровать.
— Тогда я останусь при своем первоначальном мнении, — говорит он. — Мы убьем их всех.
Я смотрю на него, не в силах сдержать улыбку.
— Ты перешел от чувства вины за то, что всадник убивал людей, к простому желанию уничтожить каждую ведьму, которую увидишь.
Он пожимает плечами.
— Я уже проклят, не? — он поворачивает голову набок, чтобы посмотреть на меня. — Я серьезно. Скажи мне только слово, Крейн, и я заставлю всадника сделать это.
Наркотик хочет, чтобы мой разум замедлился, расслабился, подчинился, но я не могу, пока не могу.
— Бром, — говорю я, усиленно моргая, чтобы заставить свой мозг работать. — Я знаю, ты чувствуешь связь со злым духом внутри себя и думаешь, что это хорошо, но на самом деле это не так. Всадник притворяется, что он на твоей стороне. Это не так. Несмотря ни на что, его вызвал ковен, и он принадлежит им. В любой момент они могут отозвать его и заставить выполнять их приказы. Он не выберет тебя, когда придет время. И он, конечно, не убьет ковен, ведь именно они контролируют его.
Он тяжело выдыхает.
— Тогда зачем вообще позволять моим эмоциям влиять на него? Зачем мне пытаться контролировать то, что он делает и кого убивает?
— Потому что он — продолжение тебя. Потому что конечная цель — это ты, Бром. Они не могут контролировать тебя, но могут контролировать всадника, а это значит, что они контролируют тебя по умолчанию. Ты знаешь, чего они хотят. Чтобы ты трахнул Кэт и она забеременела от тебя. Они хотят, чтобы ты стал отцом ребенка, — я проглатываю обиду, прозвучавшую в моих словах. — Этот брак — показуха. Если то, что сказал учитель истории — правда, то это союз двух кланов, которым обещано бессмертие. Ты — разменная монета. Как и Кэт. Всадник — это средство для достижения цели.
При этих словах он замолкает, его подбородок опускается, темные волосы падают вперед.
— Мы двое, — начинаю я, — простые люди во многих отношениях. Я и Кэт? Мы тоже простые люди. Ты с Кэт… вы должны быть самой прочной линией в этом треугольнике, но ты — самый сложный фрагмент головоломки.
Он фыркает.
— Ты даже не хочешь, чтобы мы были вместе.
— Я люблю ее, — говорю я ему, садясь. — И люблю тебя. Мне все равно, что ты не отвечаешь, но я люблю тебя. И если отбросить всю мою ревность и собственнические чувства, я хочу, чтобы вы любили друг друга. Мы трое — одно целое. Мы не можем быть друг без друга.
Он бросает на меня долгий взгляд.
-Да. И если бы я исчез, ты бы не взял Кэт себе.
— Я не говорил этого, — говорю я с кривой улыбкой. — Она моя до конца, красавчик. Но жизнь не была бы такой сладкой, если бы в ней не было тебя.
Он хмурится, глядя на меня с насмешкой в глазах.
— Что случилось с Крейном? Кто этот человек? — он приподнимает край одеяла и делает вид, что заглядывает под кровать.
— Этот человек сейчас под кайфом, — говорю я ему. — Почему бы тебе не раздеться и не лечь в постель?
— Вот и он.
Я ухмыляюсь.
— Это прозвучало как вопрос, но на самом деле это было утверждение.
— Конечно, — говорит Бром. Он встает на ноги и начинает расстегивать рубашку, зная, что мне нравится видеть его загорелую кожу.
Я не спеша рассматриваю верхнюю часть его тела, и мне это никогда не надоедает. Его руки с прожилками вен, плечи широкие, поросль темных волос на рельефной груди, которые спускаются по складкам его рельефного живота.
Затем он снимает брюки. Его член уже стоит, весь такой внушительный на фоне мускулистых бедер, яйца покачиваются, когда он делает два шага ко мне.
— Что мне делать? — спрашивает он. Его веки отяжелели от наркотика, а может, и от желания.
— Что мне делать, сэр? — я поправляю его, просто ради шутки.