Перемирие с поляками и зима на некоторое время прервали боевые действия. Казалось, восстание было подавлено, зачинщики погибли, поэтому литовские войска возвратились на зимние квартиры. Но уже вскоре после провала миссии Адама Киселя запорожский гетман в преддверии весенней военной кампании (в начале мая) отправил в район Припяти наказного полковника Илью Голоту с десятью тысячами казаков, рассчитывая с его помощью поднять население края на новое восстание. То ли Голота оказался неважным полководцем, то ли ему просто не повезло, но Радзивилл, быстро собрал несколько своих хоругвей, отразил нападение, а самого Голоту и его войско загнал в припятские болота, где они почти все и погибли.
Вместо нашедшего свою смерть в припятских болотах Голоты, Хмельницкий отправил туда наказного черниговского полковника Степана Подобайла с задачей укрепиться между Днепром и Сожем, не давая возможности Радзивиллу вторгнуться в черниговские и киевские земли и зайти в тыл Войску Запорожскому. Однако, дела у Подобайла пошли неважно. Ни запорожцев, ни даже реестровиков в его войске не было, оно состояло из крестьян и мещан северских территорий, не имевших боевого опыта. Опасаясь, чтобы литовские войска не захватили Лоев, превратив его в свою обсервационную базу, он поджег город, но Гонсевский с несколькими хоругвями выбил его оттуда, перекрыв дальнейшее движение вглубь Белоруссии.
В конце мая 1649 года запорожский гетман, уже отправляясь под Збараж, поручил полковникам: корсунскому Михаилу Кречовскому и черниговскому Мартыну Небабе, с тридцатитысячным войском выступить в Белоруссию для усиления Подобайла и примкнувших к нему повстанцев. Конечно, главная задача оставалась прежней: не дать возможности Радзивиллу зайти в тыл и фланг Запорожскому Войску.
Наказной гетман Кречовский с пятнадцатью тысячами казаков перешел Припять и, разведав местоположение лагеря Радзивилла в районе Лоева, узнал, что князь отправил часть своих хоругвей в разные места для подавления бунтов. Соблазнившись легкой, как ему казалось, возможностью нанести поражение Виленскому воеводе, Кречовский 21 июля (по ст. ст.) скрытно подобрался к литовскому лагерю и внезапно его атаковал. Но под знаменами Радзивилла служили опытные, закаленные в битвах воины. Командовавший княжеской конницей Ходоркович при первых же звуках боя, развернул ее и атаковал казаков, отбросив их от лагеря, дав тем самым время остальным хоругвям приготовиться к бою. Последовавшая затем атака «крылатых» гусар Гонсевского и Неверовича отбросила казаков Кречовского к лесу, откуда они, впрочем, открыли из-за деревьев губительный ружейный огонь. Сам Гонсевский, едва остался в живых, конь под ним был убит. Несколько отрядов литовской конницы, углубившиеся в лес, даже неосторожно дали окружить себя и, вероятно, погибли бы, однако их выручила возвращавшаяся из разведки хоругвь полковника Коморовского. Внезапное появление конницы Комаровского, заставило казаков отойти еще дальше в лес.
Тем временем Подобайло, получив известие о подходе Кречовского, но, не зная о тяжелой ситуации, в которой тот оказался, стал переправляться с двенадцатью тысячами человек через Днепр в районе Лоева для соединения с ним. Этим не замедлил воспользоваться Радзивилл. Разделив свои силы по обоим берегам Днепра, он внезапно атаковал половину переправившихся на его сторону казаков, опрокинул их в реку, так что из пяти тысяч в живых осталось едва триста или четыреста человек. Литовские полковники Тизенгауз, Нольд и Фехтман в это время атаковали основной табор Подобайла на другой стороне Днепра. Кречовский, узнав о том, что Подобайло попал в засаду, вышел из леса ему на выручку, но к несчастью нарвался на сильную гусарскую хоругвь. Первый натиск гусар Кречовскому удалось отбить и он лихорадочно стал готовить укрепления из подручных материалов, сваленных деревьев, даже трупов. Однако, получив сведения от своих разведчиков, что с наступлением утра Радзивилл планирует новый штурм, наказной гетман, уже получивший несколько ранений, в том числе, и в голову, приказал бросить обоз и отступать налегке вглубь леса. В суматохе отступления, преследуемые конницей Коморовского и Ларского казаки потеряли своего гетмана и его раненого, обессилевшего, захватили литовцы. 31 июля (по ст. ст.), когда они везли его в свой лагерь, славный казацкий полковник Михаил Кречовский разбил себе голову о телегу, чтобы только не попасть в плен живым.
Неудача этого похода во многом объясняется несогласованностью действий Кречовского, Подобайла и Небабы, а также полководческим искусством Януша Радзивилла. Небаба, оставшись один, также после нескольких поражений вынужден был вернуться в Чернигов. Но главная задача, поставленная запорожским гетманом, тем не менее, была выполнена. Уже 21 июля после сражения под Лоевом Радзивилл доносил королю, что у него не осталось сил для дальнейшего наступления на Украйну.
Хмельницкий, внимательно следивший за развитием ситуации в Белоруссии, еще не зная о гибели Кречовского, направил ему на помощь шестьдесят тысяч казаков. С этой силой Януш Радзивил при всем его воинском искусстве вряд ли справился бы, однако после заключения Зборовского мира, военные действия прекратились и казакцкий корпус был отозван назад.
Часть вторая. От Зборова до Берестечка
Глава первая. Мирное время
Возвращение гетмана в Чигирин было поистине триумфальным. На всем пути следования его встречали толпы празднично одетых людей, девчата в венках из полевых цветов и в разноцветных лентах, с букетами в руках, православные священники и монахи, славящие казаков, как защитников греческой веры, ватаги ребятишек, бежавшие за казацкими конями. Статьи Зборовского трактата воспринимались народными массами, как полная победа над Речью Посполитой, знаменующая изгнание польських панов и иудеев с Украйны, ликвидацию унии, восстановление греческой веры. Казаки радовались возвращению льгот и привилегий, данных Запорожскому Войску королями Стефаном Баторием, Сигизмундом III и Владиславом IV, а также тому, что три воеводства стали их территорией с линией разграничения по Случу.
«Мовчи ляше, по Случ наше!» — возникла поговорка, быстро распространившаяся по всему краю. Народному ликованию не было границ, некоторые горячие головы даже грозились идти в союзе с татарами войной на Московское государство, как это случалась в начале века.
Прямо от Зборова Хмельницкий направился в Киев, где ему была организована торжественная встреча митрополитом Сильвестром Косовым с высшими иерархами церкви и населением древней русской столицы. Митрополит от Зборовского мира выиграл больше всех: константинопольський патриарх был далеко за морем, а здесь на освобожденных территориях он оставался высшим и практически ни от кого независимым иерархом церкви. Тешило тщеславие Косова и то, что теперь он становился сенатором Речи Посполитой.
Однако эйфория от условий Зборовского трактата стала очень быстро проходить. Переход от военной кампании к мирной жизни для большинства тех, кто по призыву запорожского гетмана поднялся на борьбу с поляками, оказался весьма болезненным. Трофеев, захваченных под Желтыми Водами и Корсунем, было столько, что серебряная тарелка продавалась за талер. В надежде поживиться в новой военной кампании по призыву Хмельницкого отправились почти все, кто мог держать в руках оружие. Хлебопашец бросал в поле свой плуг, доставал косу и присоединялся к войску. Бортник оставлял своих пчел, брал саблю и шел в казаки. Даже служашие магистратов сбривали бороды и становились в казацкий строй. У кого не было никакого оружия шли с засапожными ножами или вообще с дейнеками. Два года почти никто не засевал свои нивы, не убирал урожай. И вот теперь постепенно стало наступать отрезвление. За трофеи, добытые у поляков, турецкие и московские купцы платили мизерную плату, а хлеба и продуктов нельзя было купить, так как их на Украйне не было. Мало того, в свои имения стали возвращаться паны и их управители, принуждая бывших своих подданых снова работать на себя. Буквально в течение октября — ноября в сознании народних масс произошла переоценка значимости Зборовского мирного договора, простые люди, не попавшие в казацкий реєстр и числящиеся тепер в поспольстве, постепенно все отчетливее стали осознавать, что их обманули.