Арти взял кувшин. Жадюга настороженно следил за ним.
— Лучше я сам, — предложил Филлипс. — Вы работайте. Я спешу, хочу вывезти картошку, пока она в цене.
Не обращая внимания на Жадюгу, Арти ушел. Отсутствовал он долго. Жадюга глаз не спускал с дома, пока Мак не появился на дороге.
— Я запряг лошадь для вашей жены, — объявил он. — Она едет в город.
— Что это ей взбрело? — проворчал Жадюга.
— За покупками.
Как видно, это встревожило Жадюгу. Он долго смотрел вслед удалявшейся повозке.
— Вот уж не думал, что она умеет править, — бормотал он, но было видно, что хотел он сказать что-то совсем другое.
К обеду Арти побрился и принарядился. Войдя в дом, мы застыли в изумлении. Пол был выскоблен дочиста. Красные и белые бумажные ленты украшали камин. Стол покрыт новой скатертью. Жадюга сидел за столом с — мягко говоря — мрачным видом. Мэйбл взглянула на него, потом на Арти. Это был взгляд рабыни, не знающей еще, кто будет ее господин.
— Передайте перец, — сказал Арти больше по привычке, чем из желания побалагурить.
Мэйбл подошла к кухонному шкафу и достала солонку и перечницу. Супруг ее нахмурился и засопел. Борясь с волнением, будто помощница жонглера, работающего с ножами, она поставила приправы перед Арти, и тот щедро сдобрил ими еду, не обращая внимания на возмущенный взгляд Жадюги.
— А кто уплатит за это? — осведомился Жадюга.
— О, не беспокойся, — мягко ответила Мэйбл. — У меня было пять фунтов своих денег. И мне хотелось, чтобы у тебя были красивые вещи и вкусная еда.
— Всю жизнь я сам зарабатывал себе на пропитание, — сказал Жадюга, отчеканивая каждое слово. — И ни к чему мне все эти штучки.
После супа она подала говядину с морковью, потом яблочный пирог. Жадюга Филлипс ел, но деликатесы, казалось, застревали у него в глотке. Все это выглядело бы уморительным, если бы не накал страстей, готовых в любую минуту вырваться наружу.
Только добравшись до своего сарая, мы услышали громкий голос Филлипса; Жадюга, видно, готов был лопнуть от злости, страха и ревности.
Арти вышел из сарая и спрятался за баком с водой.
— Ты познакомилась с ним раньше, еще в пивной! — рычал Жадюга.
— Да, я знала его, — отвечал дрожащий голос Мэйбл. — Но ведь эти вещи я купила для тебя.
— Так вот, мне они не нужны! — отрезал Жадюга. — И все покупки в моем доме буду делать я. Понятно?
— Да.
— Есть у тебя еще деньги? — гремел Жадюга.
— Нет, я все истратила.
— Есть деньги? Не вздумай врать.
— Мне больно. Пусти, у меня нет больше денег, ни пенни.
Арти сжал кулаки, готовясь вмешаться. Я еле удержал его.
— И чтоб ты никогда не просила его ни о чем! — продолжал бушевать Жадюга. — Он пьяница и бездельник! Держись от него подальше! Слышишь?
— Д-Да.
Я силой увел Арти Макинтоша в сарай. В доме воцарилась тишина. Арти опустился на койку и обхватил голову руками. Я подсел к нему и попытался воззвать к его чувству юмора, пропев подходящий к случаю куплет из той же песни:
— Чуть улыбнется хозяйка мельком, старый хрыч уж ревнует — смотри! Но, хоть готов он меня убить, все равно потерянного не воротить старому коки из Бангари!
Арти поднял голову, и такая мука была в его глазах, что мне стало ясно — тут не до шуток.
Теперь во время работы Жадюга Филлипс поедом ел Арти Макинтоша: то он проколол картофелину, то неплотно набивает мешки, то недостаточно бережно переносит их.
Мы с Арти разговаривали мало. О Мэйбл он не упоминал. Ели мы, как и прежде, картошку с бараниной. Я пристально наблюдал за Арти и Мэйбл, когда они бывали вместе; замечал то взгляд исподтишка, то мимолетные, будто бы нечаянные прикосновения; и я боялся, как бы Жадюга в один прекрасный день не взорвался и не наделал бед.
Как-то после ленча Жадюга собрался в город. Он попросил, а точнее сказать, велел Мэйбл ехать с ним, но она отказалась.
Едва мы начали работать, как Арти взялся за кувшин.
— Пожалуй, схожу за водой, — сказал он.
— Еще есть вода.
— Она уже несвежая.
— Я схожу, — сказал я, отбирая у него кувшин. Что-то не хотелось мне, чтобы они с Мэйбл оставались наедине.
Я опорожнил кувшин и замешкался у бака. Мне казалось, что я должен поговорить с Мэйбл. Только я не знал, о чем именно. Я поднялся на веранду и остановился у дверей в комнату, словно пригвожденный к месту. Мэйбл, совершенно нагая, стояла у ванны; она поворачивалась в разные стороны, разглядывая себя в большое треснувшее зеркало на камине. Тело ее, хотя и слишком массивное, с кожей цвета хлебной корочки, было по-своему красиво. Она поглаживала свои крепкие груди.