Мужчина в гостиной отрегулировал приемник и сидел, постукивая огрызком карандаша по записной книжке. И вдруг выпрямился и замер. Стиснув зубы, невидящим взглядом блуждая по комнате, он вслушивался в едва слышный далекий голос, звучавший из наушников.
Женщина оцепенело, как под гипнозом, глядела на закрытую дверь.
Раздался знакомый толчок в тугую дверь, и женщина выжидательно наклонилась вперед.
Дверь раскрылась, и он показался на пороге. Голова его была опущена. Он не взглянул в сторону жены, прошел через веранду и присел на корточки у колодки с башмаком.
У женщины беспомощно опустились плечи. Она медленно поднялась и стала сдвигать чашки и блюдца на край стола. Потом достала из шкафчика у двери кусок мяса и принялась нарезать его мелкими ломтиками для жаркого на ужин. Она низко согнулась над столом, руки ее двигались автоматически.
Человек с седой головой взял из жестяной коробки горсть сапожных гвоздиков и сунул их в рот. Один гвоздик он воткнул в латку на подошве и с размаху ударил молотком. Гвоздик согнулся, а он продолжал исступленно колотить по нему молотком.
— Будь ты проклят, чертов гвоздь, — бормотал он. В его голосе не было злости — было только отчаяние.
Они почти прекратились…
В больших городах не бывает таких трущоб, какие увидишь в провинции. На окраинах Бенсонс-Вэлли — в боковых переулках и по концам Мэйн-стрит — народ ютился в старых развалюшках, вовсе не пригодных для человеческого жилья. По фасаду одного из таких домиков в мельбурнском конце Мэйн-стрит помещалась лавка. Она словно склонилась набок, сквозь зияющие трещины в облезлой штукатурке стены виднелась кирпичная кладка. В этой лавке и трех примыкающих к ней убогих комнатках жил Мэтчес Андерсон со своей злосчастной семьей.
В задней комнате, служившей кухней, миссис Андерсон занималась приготовлением обеда. По выражению морщинистого лица этой полной, бедно одетой женщины было видно, что мысли ее где-то далеко. На облупившихся стенах закоптелой кухни кое-где висели картинки с коробок из-под конфет и старые фотографии. Комод, буфет, стол и несколько разнородных стульев составляли всю меблировку комнаты. Изношенный, в пятнах линолеум покрывал пол. Пахло сыростью.
В темном углу сидел молодой человек, рыхлый и неуклюжий на вид, с толстыми губами и глазами навыкате, одетый в выцветшие серые штаны и рубаху без воротника. У него на скрещенных ногах лежало рукоделие — салфетка, на которой он вышивал узор цветными нитками. Он работал медленно и неумело, без старания и охоты.
Хозяйка ходила взад и вперед — от стола к крохотной железной плитке, находившейся в смежном с комнатой чуланчике.
— Что-то дело у тебя не клеится, Чарли, — сказала она. — Миссис Роджерс наверняка удивляется, почему ты так долго вышиваешь ее салфетку.
— Я стараюсь, мама, — медленно проговорил он, не поднимая головы.
— Кончал бы ты скорее, Чарли, ведь она всегда так добра к нам.
— Скоро кончу, мама. Вот увидишь, скоро я стану так же хорошо вышивать, как ты.
— У тебя и впрямь стало получаться лучше, но с твоей матерью тебе никогда не сравняться.
— Сравняюсь, мама, — сказал он, продевая в ушко иглы нитку другого цвета. — А все же мне надо бы поступить на работу и зарабатывать деньги.
— Тебе нельзя ходить на работу из-за припадков.
— Они почти совсем прекратились теперь, мама. Их было всего три за последний месяц. А раньше случались по три раза в неделю. Мне надо найти работу. Ведь работал же я на заводе в прошлом году!
— Так-то так, но ты сам знаешь, чем это кончилось. Выкинь ты из головы эту работу. Тебе дали пенсию, да и мы позаботимся о тебе.
— Подумаешь — пенсия… Отец без работы, получает пособие. И за квартиру уже сколько недель не плачено. — Он повернулся к матери и горячо продолжал: — Поступи я на работу, я бы вместо этой пенсии приносил домой пару фунтов, оплатил бы квартиру.
— Тебе хочется покупать побольше табаку, потому ты и заговорил о работе. Больно ты много куришь, Чарли.
— Табак у меня почти кончился, но я не попрошу больше до следующей недели. Кабы я работал, я мог бы покупать себе курево сам, да и в кино ходил бы на свой счет, раз на то пошло. Мне надо работать.
— Не можешь ты работать, Чарли, ты сам это знаешь. Тебе не позволяют выходить из дому одному из-за припадков.
Не отвечая, Чарли кое-как сложил вышивку, засунул ее в ящик буфета и неловко придвинул свой стул к столу. Мать накрыла на пять человек. Вошла женщина средних лет с растрепанными волосами и сломанными зубами. Ее движения выдавали возбужденное состояние; она начала есть, бормоча себе что-то под нос.