Таковы два главных героя нашей истории, Фредди Живоглот и Спарко Ругатель. Казалось, они терпеть не могли друг друга, но вот поди же, по какой-то необъяснимой причине всю жизнь были неразлучны эти два дружка.
Единственное доброе слово, которое я услышал от Спарко о Фредди, звучало примерно так:
— Ежели он (так его и этак) родился с (такой-этакой) глоткой, так это потому, что его старая (далее невыразимо) мать забыла (непечатно) придушить этого без(трам-тарарам)дельника во время (тут следовало нечто непроизносимое) родов.
А Фредди в свою очередь выражался насчет Спарко так:
— Если бы Спарко не ругался, он был бы самым неразговорчивым человеком на свете.
Вы, может быть, спросите, кто ленивее всех работал на мосту, вам каждый ответит, не задумываясь: Спарко и Фредди! Боже упаси, у них не было ни малейших принципиальных возражений против работы, но за долгие годы безработицы у них сложилась неистребимая привычка бить баклуши и всячески отлынивать от дела.
Так вот, в одно прекрасное утро надо было кому-нибудь из ремонтников отправляться за новой порцией шпал. Одноглазый Гарри был не в духе и ругался не хуже, пожалуй, чем сам Спарко. Доведя себя до белого каления, он обратился к Спарко и Фредди, которые тихо и мирно сидели в холодке с видом людей, наслаждающихся заслуженным отдыхом.
— Эй вы, пара незаконнорожденных ублюдков! — прохрипел он. — Вы палец о палец не ударили с тех пор, как вы здесь! Я покажу вам, как волынить, вы у меня попляшете!
— Мы и не думаем (непечатно) во(трам-тарарам)лынить, — спокойно возразил Спарко. — Мы делаем нашу обычную (непроизносимую, такую-этакую) работу.
— О, знаю я вас! — бушевал Одноглазый Гарри. — Приказываю тебе и твоему долговязому дружку сейчас же бежать в Мэлдон и пригнать вагонетку шпал!
Спарко и Фредди потащились к восточному концу моста, подняли вагонетку, поставили ее на рельсы и медленно, с видом не щадящих себя тружеников покатили ее вверх по склону холма в направлении Мэлдона.
— Через час быть здесь, или я сверну вам ваши грязные шеи! — закричал им вслед десятник.
Мы, все оставшиеся, старались спрятать улыбку, видя, как Одноглазый Гарри озирается вокруг, ища, на ком бы еще сорвать злость. Мы готовы были побиться об заклад, что Спарко и Фредди не вернутся раньше обеда, как бы ни разорялся Одноглазый.
Уже было далеко за полдень, а наши дружки все не появлялись. Мы притворялись, что работаем, а Гарри клялся, что спустит шкуру «с этих ленивых ублюдков». В два часа десятник был готов — попадись ему кто под руку, он убил бы его на месте! В три часа он отправился на конец моста и, видно, собрался сесть в грузовик и гнать в Мэлдон, чтобы совершить двойное убийство. Но не сделал он и двадцати шагов, как кто-то закричал:
— Эй, берегись!
Все, включая Одноглазого Гарри, кинулись на ближайшие выступы или спрыгнули на недавно построенные площадки под мостом. Самые здравомыслящие стали второпях убирать с рельсов деревянные брусья, лопаты, ломы и швырять все это богатство в воду.
С холма со скоростью пятисот миль в час неслась вагонетка, на ней громоздилась куча шпал, а на шпалах восседали Фредди и Спарко (или их призраки, как мне показалось, когда я, не помня себя, мчался в укрытие). При таком крутом спуске к мосту можно было грузить на вагонетку самое большее два десятка шпал, но Фредди и Спарко сидели поверх добрых восьмидесяти.
Когда эта чудовищная ракета проносилась мимо нас, я сквозь грохот колес и скрежет рельсов уловил какой-то звук вроде короткого «би-и-ип» и, честное слово, понял, что это Спарко обкладывает трехэтажным ругательством Фредди.
После мы узнали, что злосчастная пара дружков добиралась до Мэлдона так медленно, что им могла позавидовать самая медлительная улитка. Ясно, что их стала одолевать нестерпимая жажда — ощущение, весьма часто посещавшее обоих. По иронии судьбы единственный кабачок в южном полушарии, где Спарко и Фредди еще могли рассчитывать выпить в кредит, был именно в городе Мэлдоне. Я не хочу этим сказать, что Спарко и Фредди особенно старались заслужить доверие, просто тамошний трактирщик Линч готов был отпускать пиво в кредит даже уголовнику Уолкоту Форбесу или любому, кому угодно было попросить об этом.
У Линча был простой расчет: если рабочие и фермеры его округи бедны, как церковные крысы, открывать им кредит стоит хотя бы потому, что любые случайные деньги, которые у них окажутся, все равно найдут пристанище в кассе его трактира. У Линча в баре была большая грифельная доска, на которую заносились имена должников и суммы долга, и он для острастки время от времени оглашал эти записи публично, в присутствии завсегдатаев.