— Янгер — кобель и скэб, — сказал Дарки. — Да, он скэб, это точно. Ребята из лесопильни забастовали, а он пошел против всех… Нет, брат, я должен с ним драться! Это давнее дело, и теперь как раз пришло время! — Дарки говорил так, словно старался разжечь себя. — Завтра страстная пятница. Этот день подходящий, да пивные в пятницу закрыты, и его не будет в городе. А в субботу канун пасхи; он небось поедет на скачки. Он ведь завзятый игрок и обязательно сунет туда нос!.. А в воскресенье пасха, он пойдет к обедне — только там меня не увидит. А потом — понедельник… Это удобный день для драки. На стадионе в Дилингли как раз начнутся первые матчи, оба наших фараона будут там. Я пойду в трактир, как всегда, и если он туда явится… Хотя мне все равно, в какой день. Пусть только попадется мне — я сделаю из него котлету!
Дарки яростно ударил по стойке пустой кружкой.
— Вы слышали, что я сказал?! — заорал он, и голос его отозвался гулким эхом в дальних углах бара.
Десятки пар глаз обратились к Дарки. Это были внимательные и немного встревоженные глаза шахтеров, рабочих молочного завода, клерков, приказчиков, фермеров, глаза хозяина трактира Дэнни О’Коннела, его жены, бармена. Стало тихо. Никто не произнес ни слова, не вздохнул, не двинулся с места.
— Вы слышали? — повторил Дарки. — Как только я встречу Джимми Янгера, я сделаю из него котлету! Пошли, Эрни, — добавил он и направился к выходу.
Посетители, даже самые пьяные, молча отодвигались, уступая ему дорогу.
Эрни проводил его до угла. Там они расстались.
В потрепанной кожаной сумке, которую Дарки нес в руке, лежали инструменты и две бутылки с пивом, прихваченные на вечер. Он шагал уверенно, слегка покачивал бедрами — это была излюбленная его походка после выпивки, она должна была убедить окружающих, что он в полном порядке.
Я должен с ним драться, думал он. Тот ли я, что прежде? Сейчас-то я устал как собака и к тому же слегка навеселе… Восемь часов работы — как не устать, а тут еще шесть кружек пива… Такой же, как прежде… Сколько времени я не дрался?.. С тех пор, как сцепился с тем новым фараоном возле «Королевского дуба», когда он накрыл трактирщика на продаже спиртного…
Дойдя до раскрытой калитки своего старого дома, Дарки вошел во двор и по боковой дорожке мимо дровяного сарая двинулся к заднему крыльцу. Налив из бака воды в жестяной таз, он водрузил его на умывальник, стоящий в так называемой «ванной» — отгороженном от задней веранды закутке. Намылив руки, Дарки принялся плескать водой в лицо, по привычке тщательно промывая уши кончиками негнущихся пальцев. Потом пригладил ладонью волосы и взглянул на себя в треснувшее зеркало. Его волосы, когда-то волнистые и черные, как вороново крыло, теперь сильно поредели на макушке и заметно тронуты сединой. Широкое, задубевшее на ветру лицо прорезано морщинами. Веки голубых глаз, после того как угольная пыль отмылась, стали красными, а белки испещрили красные жилки, как железные дороги на географических картах.
— Стареешь, сынок, — произнес он почти вслух и отвернулся от зеркала.
Скинув пиджак и рубашку и оставшись в фуфайке, он поиграл мускулами.
— Ты еще кое-чего стоишь, парень!.. Но будет трудно. Придется выжать из себя столько же, сколько может дать этот Янгер…
Раздевшись догола, он стал намыливать шею, руки, подмышки, облился водой и, как говорят шахтеры, подарил остатки грязи полотенцу. Надев снова рубаху и пиджак, вошел в кухню, служившую также и столовой, где вся семья уже собралась и ждала его к ужину.
— Чай на столе, — сказала жена, увядшая, тихая маленькая женщина.
— Вот и хорошо, Уинни, — ответил он. — Я голоден, как пес после охоты.
Он уселся на свое место во главе стола и принялся за еду. Жена пристроилась напротив, а шестеро детей разместились по обе стороны стола — трое дочерей и трое сыновей в возрасте от шести до двадцати одного года.
Старшая дочь, Кэтлин, сидела по правую руку от Дарки. Черноволосая, красивая, немного в ирландском духе, она спокойно ела и словно не замечала острых, пытливых взглядов отца. Кевин, старший сын, сидел напротив Кэтлин.
На ужин было жареное мясо с фасолью, капустой и картофелем. Дарки быстро справился со своей солидной порцией, вышел и вернулся с бутылкой пива. Он откупорил ее жестяной табакеркой. Металлическая пробка отлетела в темный угол. Достав с кухонной полки стакан, он снова уселся за стол.
Отодвинув принесенный женой рисовый пудинг, он выпил пива и закусил хлебом с сыром. Никто не проронил ни слова, пока ужин не кончился. Потом Дарки сказал: