— Выходи драться! Ты ведь искал меня — вот я, здесь!
Дарки отошел от окна и пробормотал:
— Ну вот. Теперь я буду драться с ним.
Кэтлин бросилась к отцу и схватила его за руку.
— Папа! Не выходи! Не выходи, богом тебя молю!
Дарки пошел к двери, волоча дочь за собой, но в его движениях не было твердой решимости. Уинни вцепилась в другую руку мужа.
— Не выходи, Дарки! Они изобьют тебя до смерти. Подумай о дочери, если не хочешь думать о себе!
Они в отчаянии цеплялись за него. В прихожей, у самой двери, он остановился и сделал вид, что вырывается от них. Он мог бы одним взмахом руки отшвырнуть их от себя, как Гулливер лилипутов, но позволял им удерживать себя.
Янгер крикнул с улицы:
— Твоя песенка спета, Дарки! Выходи, посмотрим, кто кого!
— Выходи, не прячься! — горланил кто-то из его Дружков.
— Выходи! — кричал третий, присоединяясь к хору. — Получай свою порцию или оставайся на всю жизнь хвастуном!
Как бы в подтверждение воинственности противника в железную крышу дома ударился камень и покатился вниз с издевательским грохотом.
Дарки отстранил от себя женщин.
— Посмотрим, кто из нас хвастун! — сказал он, но негромко. Его не могли услышать на улице.
Кэтлин снова загородила собой дверь.
— Я выйду к ним, отец! — сказала она упрямо.
Она чуть приоткрыла дверь и проскользнула в нее. Выйдя на веранду, она встала напротив людей, бесновавшихся на тротуаре. Мгновение она молчала, высоко подняв голову, выпрямив плечи. Во всей ее фигуре было столько гордости и достоинства, что крикуны умолкли.
— Послушай, Джимми Янгер, — сказала она, — отца нет дома, ты только тратишь понапрасну время.
Прежде чем они собрались ответить, она повернулась и ушла в дом, захлопнув за собой дверь.
— Мне надо было выйти, — вяло запротестовал Дарки, однако ничего не предпринял.
Снаружи снова раздались голоса, но более спокойные, словно там происходило совещание. Потом стало слышно, как Янгер сказал:
— Ну что ж, пошли назад в бар.
Женщины отправились на кухню. Дарки снова уселся в кресло и попытался углубиться в репортаж о скачках, но тут же он яростно скомкал газету и тупо уставился в окно. О чем бы он ни старался думать, мысли неизбежно возвращались к пережитому унижению и челюсти сжимались.
Так он просидел с полчаса. Потом в тишине послышались медленные шаги — кто-то шел по прихожей. В комнату вошел Кевин. Его правый глаз заплыл и казался сплошным огромным синяком, вся правая сторона лица раздулась. У него был вид наказанного ребенка.
Дарки молча смотрел на него.
— Ну, я подрался с ним, — объявил Кевин. — Ты и сам видишь.
— Я не велел тебе… — сказал Дарки.
— Так вышло, отец. Когда он вернулся в бар, он сказал, что вызывал тебя, но ты не вышел. Он сказал это громко, на весь бар… И обозвал Кэти…
— Как обозвал?
— Потаскухой. Сказал, что ты трус, а Кэти потаскуха.
Дарки выпрямился, глаза его блуждали, кровь бросилась в голову.
— Я должен был драться с ним, — продолжал Кевин. — «Никто еще не смел говорить мне такое», — сказал я ему. Мы дрались на улице возле трактира. Ну, все кончилось тремя ударами. Он левой двинул мне в глаз. А когда я падал, он еще правой влепил мне в подбородок, и я полетел на тротуар. Он здорово это делает. Я не видал еще, чтобы кулаки работали так быстро и били так крепко… На меня вылили ведро воды… тогда я смог подняться на ноги…
Не говоря ни слова, Дарки встал и прошел мимо Кевина в прихожую. Бросив быстрый взгляд в сторону кухни, он тихо нажал на дверную ручку. Кевин молча следил за ним.
Ранние сумерки вступали в долину, ведя за собой легкий холодок. Сойдя с тротуара, Дарки повернул и по отлогой тропинке стал спускаться с холма в город. Откуда-то доносились звуки губной гармошки, играли что-то незнакомое. На мгновение Дарки остановился, поежился от холода и стал заворачивать рукава своей белой рубашки, так чтобы складки легли плотно над локтями, как у игрока в крикет, готовящегося прогнать мяч через воротца.
Дойдя до Мэйн-стрит, Дарки повернул направо, мимо гаражей, украшенных веселыми разноцветными рекламами. Он шел размеренным шагом, словно ему некуда было спешить, но что-то решительное и непреклонное было в негромком стуке резиновых подошв его туфель по асфальту тротуара. Он широко ставил ноги, и корпус его слегка покачивался.
В свете фонаря перед зданием городской сберегательной кассы Дарки заметил неясную фигуру идущего навстречу человека.
— Здорово, Дарки! — сказал прохожий, поравнявшись, и в голосе его прозвучало сочувствие.