«Это больше не наше», — ответил он.
«Но почему? Я ведь не вступала в заговоры против сатрапа — за что же меня-то наказывать?»
На это он отрезал, что я его жена и должна разделять его участь. Я не видела причин почему, а он не мог объяснить. Наконец он заявил, что бабьему уму это недоступно, велел мне замолчать и не позорить себя своим невежеством. Я возразила ему, что я не какая-нибудь дурочка, а знаменитая художница, он же сказал, что теперь я жена колониста и лучше мне выкинуть из головы свои артистические претензии.
Я прикусила язык, чтобы не накричать на него, но сердце мое и теперь вопит от ярости на подобную несправедливость. Тростники, где мы с младшими сестрами рвали водяные лилии и воображали себя богинями в белых с золотом венцах... мои Тростники пропали из-за сумасбродной измены Джата-на Каррока.
Я слышала, что раскрыт заговор против сатрапа, но пропускала эти слухи мимо ушей, думая, что они не имеют ко мне отношения. Я сочла бы наказание справедливым, если б сама вместе с моими невинными крошками не угодила в ту же сеть, которую сплели для заговорщиков. Все конфискованные богатства пошли на оплату этой экспедиции, а разоблаченных вельмож заставили вступить в Компанию. Хуже того: всех этих преступников в нижнем трюме, воров, шлюх и прочих негодяев, при сходе на берег освободят, и они станут членами той же Компании! Вот в каком обществе предстоит расти моим малюткам.
Наш благословенный сатрап великодушно дарует нам случай обелить себя. По милости своей он выделил каждому пайщику двести лефферов земли — либо вдоль Дождевой реки, отделяющей нас от варварского Чалседа, либо на Проклятом берегу. Первое поселение нам надлежит основать на Дождевой, Всемилостивейший сатрап выбрал для нас это место, руководствуясь преданиями о королях Элдерлингов и королевах-блудницах. Рассказывают, что в старину их дивные города стояли по всей реке. Они покрывали лица золотой пудрой и украшали свои веки драгоценностями. Джатан говорит, что недавно перевели некий старинный свиток, показывающий, где находились эти города. Я настроена скептически.
В обмен на возможность нажить себе новые состояния и восстановить свою репутацию смелейший сатрап Эсклепий требует только одного: половину всего найденного или произведенного в тех краях. На этом условии он берет нас под свою руку; за наше благополучие в храмах будут читаться молитвы, и корабли дважды в год будут приходить в наше речное селение. Так говорится в хартии нашей Компании, собственноручно подписанной сатрапом.
Лорды Анзори, Крифтон и Дюпарж разделяют нашу участь, хотя им пришлось падать не с такой высоты, как нам. На двух других кораблях нашей флотилии есть еще дворяне, но я ни с кем не знакома близко. Я радуюсь, что моих дорогих друзей не постигла та же судьба, но скорблю о том, что одинока в своем изгнании. Муж мой неспособен утешить меня в несчастье, которое сам же навлек на свое семейство. При дворе тайны долго не сохраняются — быть может, поэтому никто из моих друзей не пришел на пристань проститься со мной?
Родные мать и сестра едва успели помочь мне собраться, так мало времени было отпущено нам. Они со слезами простились со мной в доме отца, но не стали провожать меня в порт, откуда я уплывала в изгнание. Почему, о Са, не сказали они мне правды о том, что меня ожидало?
От всех этих дум я забилась в истерике, рыдая и вскрикивая помимо своей воли. Моя рука и теперь дрожит, выводя на странице эти каракули. Я потеряла все: дом, любящих родителей и, что горше всего, — искусство, бывшее отрадой всей моей жизни. Я никогда уже не закончу оставленных мною работ, и это причиняет мне не меньшее горе, чем если бы мое дитя родилось мертвым. Я живу только одним — надеждой на возвращение в свою милую Джамелию. Да простит меня Са, но я охотно вернулась бы туда вдовою. Никогда, никогда не прощу я Джатана Каррока. Желчь подступает к горлу при мысли, что мои дети должны носить имя этого изменника.
Двадцать четвертый день Рыбной луны
14-го года правления благороднейшего
и блистательного сатрапа Эсклепия
В душе моей царит тьма. Это путешествие к берегам изгнания длится целую вечность. Человек, которого я вынуждена называть своим мужем, твердит, что мне следует лучше заботиться о нашем семействе, я же едва в силах держать перо. Дети ревут, жалуются и ссорятся, а служанка даже не пытаемся их занять. Она совсем отбилась от рук. Будь у меня силы, я надавала бы ей пощечин, чтобы исправить эту ее гадкую надутую мину. Она не мешает детям теребить меня, а ведь женщину в моем положении полагается всячески оберегать. Вчера днем, когда мне хотелось отдохнуть, она бросила на меня спящих детей и ушла любезничать с каким-то матросом. Я проснулась от плача Нариссы, и мне пришлось долго ее убаюкивать. Она жалуется, что у нее болят животик и горло. Как толь
ко она утихомирилась, проснулись Петрус и Карлмин, принялись тузить друг друга и совершенно вывели меня из себя. Когда эта негодница соизволила вернуться, я была на грани истерики. В ответ на мои упреки она нагло заявила, что ее мать вырастила девятерых детей без всяких нянек. Как будто пример этой простолюдинки должен меня вдохновить! Если бы хоть кто-то мог ее заменить, я бы немедленно ее рассчитала.
А где же был лорд Каррок все это время? Беседовал на палубе с теми самыми дворянами, которые погубили его.
Пища становится все более скверной, как и вода, но наш трусливый капитан не желает пристать к берегу, чтобы пополнить запасы. По словам матроса, к которому бегает моя служанка, Проклятый берег не зря получил свое название и тех, кто здесь высадится, ждет такая же доля, как прежних его обитателей. Неужели капитан Триопс тоже верит в эти страшные сказки?
Двадцать седьмой день Рыбной луны
14-го года правления благороднейшего
и блистательного сатрапа Эсклепия
Мы попали в шторм. Весь корабль пропах рвотой несчастных, которые заключены в его чреве. Качка взболтала трюмные воды, и нам приходится дышать еще и этим смрадом. На палубу капитан нас больше не выпускает. Внизу сыро, вода капает с бимсов нам на головы. Мне кажется, что я уже умерла и терплю посмертные муки вместе с другими грешниками.
В этой сырости, однако, нам едва хватает воды для питья, а помыться и вовсе нечем. Запачканную одежду и простыни полощут в морской воде, отчего все пропитывается солью и становится жестким. Нарисса чувствует себя хуже, чем другие дети. Ее больше не тошнит, но сегодня она, бедняжка, почти не слезала со своей койки. Молю тебя, Са, останови эту болтанку.
Двадцать девятый день Рыбной луны
14-го года правления благороднейшего
и блистательного сатрапа Эсклепия
Мое дитя скончалось. Я потеряла единственную дочь. Смилуйся надо мной, Са, и покарай Джатана Каррока, причину всех наших скорбей. Мою девочку завернули в парусину и бросили за борт вместе с двумя другими покойниками, лишь ненадолго оторвавшись ради этого от работы. В тот миг я, кажется, обезумела. Каррок схватил меня и удержал, не дав броситься в море вслед за Нариссой. Я боролась с ним, но не совладала и осталась влачить эту жизнь, на которую обрекла меня его измена.
Седьмой день Пахотной луны
14-го года правления благороднейшего
и блистательного сатрапа Эсклепия
Мое дитя все еще мертво. Как глупо записывать подобную мысль, но она преследует меня неотступно. Нарисса, Нарисса, неужели ты ушла навсегда? Не может быть. Это какой-то кошмарный сон, от которого я скоро проснусь!
Я плакала, и муж сказал, сунув мне эту тетрадь: «Сочини какой-нибудь стих и успокойся. Пусть твое искусство поможет тебе прийти в себя. Сделай хоть что-нибудь, только перестань реветь!» Точно кусок сахара дал пососать плачущему младенцу. Как будто искусство уводит нас от жизни, а не погружает в нее с головой! Джатан попрекнул меня моим горем, сказав, что моя неистовая скорбь пугает наших сыновей и вредит ребенку, которого я ношу. Можно подумать, что ему есть до них какое-то дело. Если бы он думал о нас, как пристало мужу и отцу, то не предал бы нашего обожаемого сатрапа и не вверг нас в пучину бедствий.