Выбрать главу

Она моя.

Взгляд Неотеры не дрогнул. Магистр ничего не сказал. Образ Оотеки, великого монастыря-крепости, мелькнул перед его внутренним взором. Ее стены поглотило пламя, а изумрудные стяги Легиона Богомола рассыпались пеплом и развеялись на ветру. Потеря родного мира очень ранила душу Неотеры. Боль была так сильна, что заставила вспомнить о почти утраченной человечности. И все же это оказался не конец. Сквозь угли пожарища он видел крохотный проблеск надежды, пережившей огонь. Искупление, дарованное его преданным боевым братьям, принесло магистру радость и глубокое облегчение. По шрамам на его щеке скользнула единственная, едва заметная слеза.

«Я не ищу милосердия. Для себя я ничего не прошу. Я не ищу милосердия. Вы и без того сделали слишком много».

«Но еще остаешься ты, Богомол. Даже если тебя запутали и ввели в заблуждение, словно смертного глупца, которого Хаос прельстил обещаниями богатств, славы или власти, — даже и в этом случае ты не более чем жалкая пародия на Астартес, с хлипкой волей и замутненным рассудком. Твое легковерие оскорбляет Императора. В его свете нет ни малейшей двусмысленности — нет, он ясен, чист и не запятнан сомнениями или двоякими толкованиями. Даже если изначально у тебя и не было злого умысла, твоя наивность дала пищу злу. И хуже того: ты заставил других неосознанно творить зло. Твои приказы втянули Воинов-Богомолов в войну и обратили против их веры. В конечном счете даже верный капитан Маэтр взбунтовался против тебя.

Пойми, владыка Богомолов, что твои заблуждения вырвали из наших рядов целый орден. Ты восстал против самого Императора. Это уже не просто мятеж — это ересь. А затем самый преданный из твоих капитанов восстал против тебя. Гражданская война посреди гражданской войны. Как нам понимать эти действия? Должны ли мы счесть поведение Маэтра свидетельством того, что в твоем ордене сохранился истинный дух Астартес, несмотря на то что сам капитан исчез? Или нам следует заключить, что у всех Воинов-Богомолов проблемы с верностью, что это дефект вашего геносемени? Может, ваша генная линия ненадежна, Богомол? Есть ли вам место в Империуме Человечества? Может ли Император взирать на вас без жалости, презрения или отвращения?»

— Тебя не казнят, магистр Неотера.

Голос показался знакомым, но после обвинений псайкера голова у Неотеры так кружилась, что имя не приходило на ум. А теперь произнесенный вслух приговор поразил его как громом. На Воина-Богомола обрушилось беспросветное отчаяние, словно целый мир упал ему на плечи. Неужели они намерены его пощадить?

— У тебя отберут доспехи и заключат в Пенитенциаконе. Там ты будешь влачить жизнь во тьме и одиночестве. Оставшись один на один со своей совестью, ты либо осознаешь истинную цену совершенного тобой предательства, либо умрешь в неведении.

Сознание Неотеры помутилось. Мир, рухнувший магистру на плечи, вдавил его в символ аквилы на полу. Его неизменно прямой и решительный взгляд поплыл, прежде чем воин сумел невероятным усилием воли преодолеть взметнувшийся ужас. Он скрипнул зубами, еще не веря в страшный приговор. Его не казнят — но как он сможет жить дальше?

«Ты не просил о милосердии. И мы немилосердны».

Ричард Уильямс СИРОТЫ «КРАКЕНА»[10]

Я еще не мертв.

Я лишь на краю. Я уже не могу сказать, как долго здесь пробыл. Мое первое сердце начинает биться. Я считаю минуты до тех пор, пока оно не замолкнет и не оживет вновь. Изо всех сил я цепляюсь за этот звук. Только он напоминает мне, что я еще жив.

Меня удерживает на краю не страх. Я вижу грядущее и приветствую его. Но я дал клятву. До тех пор, пока я не сдержал слово, я не могу позволить себе упасть.

Корабль-улей тиранидов беззвучно дрейфовал в космической пустоте. Я наблюдал за ним сквозь иллюминатор. Корабль был огромен и безобразен, невообразимо уродлив. Органическая материя, но не порождение природы. И насколько мы могли определить, он был совершенно мертв.

Я — брат-сержант Тиресий из ордена Кос Императора, и я прибыл сюда в поисках легенды.

Я командир 21-й Спасательной команды. Если мой титул показался вам очень громким, позвольте вас разочаровать. Это не так. Вначале нас было восемь: я и семь послушников. Боевые братья в обучении — юноши, подростки, дети. Мне говорили, что они — будущее нашего ордена. Однако уже тогда я знал, что у нас нет будущего.