Я помню огонь. Огонь и падение, смерть и пламя. Затем тьма. Абсолютная тишина. Ничто.
IIЯ открываю глаза.
Передо мной разбитая железная стена. Поверх нее по экрану целеуказателя бегут белые строчки текста. Стена готической архитектуры — скелетообразная, с черными стальными балками, выступающими из нее, словно ребра. Балки помогают формировать контуры постройки. Стена погнута и покрыта вмятинами. Разрушена.
Я не знаю, где нахожусь, но меня омывает поток ощущений. Я слышу треск пламени, пожирающего металл, и сердитое гудение боевой брони. Звук искажен: в привычном устойчивом гуле раздается постукивание и скрежет. Повреждения. Моя броня повреждена. Взглянув на экраны биодатчиков, я замечаю незначительные неисправности в пластинах брони, защищающих запястье и голень. Ничего серьезного.
Мои ноздри щекочет вонь пожарища и железная горечь плавящейся стали. Я чувствую запах собственного тела: пот, химические вещества, которые доспех впрыскивает в ткани, и одуряюще сильный аромат моей крови.
Крови бога.
Переработанной и разбавленной для того, чтобы течь в венах смертного, но тем не менее крови бога. Мертвого бога. Убитого Ангела.
При этой мысли зубы мои скрипят, цедя проклятие. Клыки царапают нижний ряд. Достаточно этого нытья!
Я встаю. Мышцы израненного тела сокращаются в унисон с искусственными фибромускулами брони. Это ощущение мне знакомо, но сейчас в нем чувствуется что-то неправильное. Я должен быть сильнее. Я должен упиваться силой — непревзойденной комбинацией биологической и машинной мощи.
Но я не чувствую себя сильным. Я не чувствую ничего, кроме боли и мимолетной дезориентации. Боль сосредоточилась в позвоночнике и лопатках. Спина горит, как будто по ней прошлись хлыстом. Все кости целы — биодатчики это уже подтвердили. Болевые сигналы от мышц и нервов убили бы обычного человека, но усовершенствованные гены превратили нас в нечто гораздо большее.
Слабость уже отступает. Кровь бежит быстрее, подстегнутая адренергическими стимуляторами и кинетическими добавками.
Движение становится свободным. Я поднимаюсь на ноги. Я делаю это медленно, но теперь не от слабости, а из осторожности.
Зеленые линзы шлема придают всему прохладный изумрудный оттенок. Я оглядываю окружающие меня развалины.
Этот отсек разрушен, его стены погнулись. Противоперегрузочные кресла разбиты и вырваны из пола. Два поручня, ведущие из отсека, сорвались с креплений и свисают под странными углами.
Удар должен был быть очень сильным.
Удар?..
Крушение. Наш «Громовой ястреб» потерпел крушение. Воспоминания такие четкие, что вызывают тошноту: чувство падения с высоты, оглушительный грохот, поглотивший все, турбулентность, сотрясающая корабль. Показания датчиков температуры на дисплеях сетчатки медленно растут по мере того, как пламя охватывает двигатели и корпус судна, а системы доспеха регистрируют стремительное приближение к поверхности.
Затем последний громовой удар, рев, сделавший бы честь карнозавру, — такой же дикий и яростный, как охотничий клич этого царя среди хищников, — и сумасшедшая тряска, расколовшая мир. Корабль врезался в землю.
Потом… темнота.
Мой взгляд падает на хронометр на датчиках сетчатки. Я провалялся без сознания почти три минуты. За такую слабость мне еще предстоит епитимья, но это позже.
Сейчас я глубоко втягиваю воздух. Он сильно задымлен, но дым не причинит мне вреда. Система фильтров шлема позаботится об этой незначительной помехе.
— Завьен! — трещит у меня в ухе.
Слово на секунду приводит меня в замешательство. Или сигнал вокса очень слаб, или броня говорящего серьезно повреждена. Когда корабль рассыпается на куски, и то и другое может оказаться правдой.
— Завьен! — повторяет голос.
На сей раз я оборачиваюсь на звук имени, осознав, что оно принадлежит мне.
Завьен вошел в кабину, легко удерживая равновесие на скошенном полу благодаря природной ловкости и стабилизаторам доспеха.
Кабина пострадала даже больше, чем соседний отсек. Обзорное окно, несмотря на толщину армированного пластика, разлетелось вдребезги. Осколки псевдостекла бриллиантовым крошевом посверкивали на погнутой палубе. Кресла пилотов были сорваны с крепежа и отброшены в сторону, как обломки во время шторма.
За лишившимся стекла оконным проемом виднелись лишь черные узловатые корни и грязь, немалая часть которой расплескалась по безжизненным контрольным панелям. Скорость падения оказалась так высока, что нос корабля зарылся в землю.
Пилот Варлон лежал лицом вниз на панели управления. Тело его было жестоко изувечено. Целеуказатель Завьена скользнул по пробитым доспехам боевого брата. Курсоры отмечали повреждения дезактивированной брони и полученные Варлоном раны. Кровь, густая и темная, сочилась из разрывов в воротнике и поясных сочленениях. Она текла по разбитой консоли вязкими струйками, капая между кнопками и рычагами.