Замысел мой, по сути своей, стался весьма незатейливый. Благо кучер Терехова – редкий пьянчуга, и не впервой ему упиваться до поросячьего визга, позабыв про долг свой – везти хозяина домой опосля шикарного бала. От того и занял я его место, облочившись в неприметные одеяния и усевшись в облучок.
Терехов – местный помещик среднего состояния, отличающийся невообразимой скупостью и жестокостью. Не раз, напившись в усмерть, подобно слуге своему, развлекался тот истязая молодых крестьянок и детей их ради забавы. А кто перечить ему смел, того сию же минуту в темницу, приковывали цепями к каменной стене и лишали еды и питья на неделю.
А бывало и вовсе, устроит срам с лошадью посереди двора поместья своего, приказав при этом, дабы крестьяне собрались вокруг да хлопали, приговаривая: «Ай да Терехов! Ай да мужик! Пуще жеребца молодого кобылу ет».
Много душ он сгубил, ибо слеп он к людским страданиям. Что животину, что плоть и душу людскую – нипочём не жалел. По сему, не заметил он подмены ямщика своего, ибо пьян был подобно доске.
Погнал лошадей я в чащу лесную от глаз людских подалее. Карету Тереховскую весь город знает, как видит – сразу в след плюёт. Ибо лишь два чувства личина его вызывала у народа мирского. Будь то страх, аки пред чумой, либо отвращение, как от прокаженного. Товарищей у него было двое лишь.
Первый, чьей дружбой не гнушался кичиться он на местных балах пред приезжими дамами – это господин губернатор, с коим дела он денежные водил, да крестьянок молодых по ночам поставлял в тайне от супруги губернаторской. А второй – Тюрин – купец, за море часто ходящий и подарки всевозможные ему привозящий – от сабли персидской, до вина и опиума Средиземноморского.
Не понял Терехов, как карета его на опушке остановилась, и как занесло его вдаль от дома. Выбравшись походкой шаткой, было хотел меня нагайкой огреть, приняв за прихвостня своего, вино любившего, вот только ятаган мой, от Османов привезённый, пронзил тотчас пузо его, окропившись кровью алой.
Не успел понять он, что день его крайний настал. Что не станет он более судьбы и тела калечить. Что земля наконец чище стала на мерзость одну.
О пропаже губернатор будет бить во все колокола. Пришлёт полицмейстера, сыскных дел мастеров. Вот только если и заподозрят меня в чём, так чист я. В момент тот заседал я в трактире, что на другом конце города, да как минимум четверо слабознакомых людей подтвердят это.
Таков народ наш. За копейку скажет, что прикажут, хоть и признаются, что самого чёрта дети. А за рубь и вовсе отца родного продадут.
***
-Что читаешь?
-Да, как обычно, дневник прапрадеда своего перечитываю, – придерживая в пальцах пожелтевшую страницу с рукописным текстом, ответил Гораций.
-И что ж ему не жилось нормально? Вроде всё было: и поместье, и крестьяне, и денег уйма. Живи себе и радуйся. Надо было ему делом этим неблагодарным заниматься?
-Ну, за деньги ему спасибо, благо не всё у нашего рода совковая власть отняла. А вот про крестьян ты сам знаешь, что у каждого на руках была подписанная им «Вольная», и что каждый мог уйти от него, когда захочет. Но, тем не менее, никто никуда не уходил. И крестьяне его были самыми образованными в уезде. Наиболее грамотные в итоге даже чины государственные занимали.
-Да уж, ничего не изменилось с тех времён. Несправедливость была и будет под надёжной защитой её адептов. Слава Богу, всегда будут те, кто не брезгует её истребить.
-А обо мне ты тоже думаешь, что мол, зачем мне всё это с моим бизнесом и связями?
-Нет, Гораций. Я-то знаю, что ты отбитый. К тому же все эти твои «связи» ничем не лучше тех, с кем мы боремся, – констатировал Змей.
Когда ангелы спят
Бегущий сквозь леса мужчина, казалось, уже практически сбился с ног. В борьбе за жизнь он готов был нестись хоть на край света, но у давящей в боку пропитой печени явно были свои планы. И вот, наконец, оперевшись спиной о сухую осину, мужчина со шрамом на лице едва переводил дыхание. Закрыв, казалось, на секунду, глаза и снова разомкнув веки, он всё-таки узрел направленный в лицо ствол револьвера.
Из-за усталости он больше не мог бояться. Наоборот, он был бы благодарен палачу, чтоб тот избавил его от страданий.
Но Назиат не торопился стрелять. Он глядел на лицо со шрамом и прокручивал в голове наиболее яркие эпизоды своего прошлого. В том числе и те, что связаны с этим человеком.
История берёт начало в одном из государств Ближнего Востока несколькими годами ранее.
Террористическая группировка имени Хиджаба Абд-Паранжа готовила атаку на больницу: