Прохор, стараясь не шуметь, ступал как можно осторожнее, боясь спугнуть видение. Он спрятался за мохнатыми еловыми лапами, так чтобы нечто не увидело его, но зато сам он смог лицезреть все происходящее в чаще.
– Ба, - тихонько охнул торговец.
Среди елей медленно, словно во сне, танцевала прекрасная девица. Она слышала музыку, и каждое ее движение вторило напевам гусляра. Волосы, черные, распущенные и развевающиеся на ветру, непокрытые, взметались в танце и окутывали словно вуаль, скрывая лицо. Руки поднимались и опускались, унося за собой воздушные белые рукава струящегося нижнего платья. Казалось, от нее исходит неземное свечение.
Прохор тихонько сплюнул наземь, но все также продолжал заворожённо смотреть на танцующую девушку. Он гадал, как она здесь очутилась, и не нечисть ли она случаем.
Песнь гусляра внезапно прекратилась, мелодия смолкла и раздался оклик Фина:
– Дядя Проша, тут похлебка пригорела! Снять с огня?
Девица от этой внезапной перемены остановилась, открыла глаза и бросилась прочь сквозь бурелом. При этом Прохор мог поклясться, что она превратилась в птицу и взмыла в воздух. Он отпустил ветки и поспешил вернуться к огню.
– Чудеса-а-а, - он спустил рукав кафтана так, чтобы не обжечься о железную ручку котелка, и снял его.
– Какие чудеса? - Фин достал холщевый мешочек с тряпицей, вытащил бережно завернутую краюху хлеба, а затем скатал края, так чтобы удобно было брать сушеные ягоды со дна мешка.
Прохор лишь махнул рукой и, по привычке сплюнув, разложил еду по тарелкам. Он подумал, зачем рассказывать юнцу, который все равно не поверит. Но отчего-то стоянка уже не казалась безопасной.
Костер мерно трещал, ветви деревьев скрипели, раскачиваясь, утомившиеся путники активно стучали ложками. На стоянку неотвратимо надвигалась ночная тишина и прохлада. Но внезапно сквозь тьму лезвием ножа прорезалася леденящий вой.
– А-о-о-о-ой, – послышалось где-то совсем рядом во мраке.
Фин и Прохор мгновенно побросали тарелки и вооружились мечами.
Они долго всматривались в темноту, но, казалось, вокруг снова все замерло. Лишь лошади настороженно крутили ушами.
– Это волки, - Фин поднял горящую ветку и направил на ближайший куст лесной малины.
Пламя осветило пожелтевшую листву, но не выявило ничего необычного.
– Нет, это девица... наверняка местная навка. Или ведьма! - Прохор прошелся по краю стоянки, то там, то здесь раздвигая молодую поросль.
– Какая девица? Скажешь тоже… Откуда здесь девицы? – криво усмехнулся Фин.
Прохор отметил, хоть юноша и храбрился, а всё же голос его дрогнул. Музыкант на мгновение повернулся к торговцу, и хотел было что-то сказать. Но в следующий миг нечто огромное и мохнатое вынырнуло из темноты и накинулось на юношу. Его крик утонул в хриплом бульканье. А затем послышался хруст костей и мерзкий хлюпающий звук разрываемой плоти. И торговец с ужасом увидел, как по поляне покатилась голова юного музыканта, а тело, лишившись жизни, кулём рухнуло вниз.
Лошади мгновенно вздыбились и, ломая ветки, ринулись в разные стороны. Прохор, отчаянно вопя, тоже бросился наутек вслед за ними, но через секунду и его настиг зверь. Тело пронзила острая боль. Он дернулся, и услышал как порвался кафтан, что-то звякнуло и упало наземь. В ужасе он увидел лежащую подле руку, всё ещё крепко обхватившую меч. Это была его рука. В следующий миг острые клыки сомкнулись на шее. И мир угас.
Бездыханное тело торговца упало в костер, загасив огонь. Последние искры вспыхнули над лесом, и вместо них призрачным флагом в воздухе повис дым. Зверь тоскливо взревел и тотчас скрылся во мраке.
Сокол
Река Разливица, напротив своему названию, к осени обмелела и усохла. Но не настолько, чтобы лодки не могли добраться до берега. Сторожевой нет-нет да и принимал новых гостей, приплывших на разномастных судах. Только вот крупные суда вставали на стоянку чуть выше по реке, а до города всех приезжих вместе с товарами довозили два лодочника, чьи легкие лодки не жалко было пару саженей протащить по илистому берегу сквозь высокий камыш.
После уплаты пошлины в пять медяков сторожевой выдавал капитану судна железную бляшку на шнурке — разрешение торговать в Предгорье — и направлял к ярморочным палатам. Мало-помалу к празднику осени городок превращался в яркий, звонкий и многолюдный полис, куда стекался народ, как из близлежащих деревень, так и из далеких мест.