«Комитет по России» существовал скорее только на бумаге. Можно сказать, что реально он создан не был, так как практически все лица, предложенные для работы в нем (например, профессора Г. фон Менде и Оскар фон Нидермайер) довольно скоро были «перетянуты» другими учреждениями, а МИД постепенно оттеснялся от работы на оккупированных территориях Советского Союза. Но работа по сбору информации о конкретных представителях эмиграции, в том числе и из тюркских народов, все же была проведена значительная. Нетрудно предположить, что по должности и по заинтересованности активно привлекался к такого рода деятельности Алимджан Идриси, которого его собственное ведомство также проверило на «благонадежность», на следующий день после начала войны — 23 июня 1941 г. В справке Г. Гросскопфа было отмечено, что Алимджан Идриси, долгие годы работающий в МИД, уже неоднократно «попадал под подозрение своих земляков, но никогда расследования, которые проводили МИД и гестапо, не приводили к какому-либо подтверждающему эти подозрения результату. Господин Идрис смог во всех случаях предъявить на все обвинения свои противопоказания». Поэтому считалось, что его и дальше можно «использовать в консультационных целях»[413].
Результаты данной проверки оказались для Идриси «благоприятными», поэтому по поручению руководства 25 июня 1941 г. ему было «доверено» составление справки об отдельных эмигрантских лидерах тюркских народов. Как уже упоминалось во второй главе, он назвал большинство из них «сепаратистами», которые стремятся из разных стран прибыть в Германию, чтобы «продолжать свою вредную деятельность». Среди таких лиц Идриси особенно отметил Гаяза Исхаки, Мехмет-Амина Расул-заде, Абдул-Гани Усмана, Ахмед-Заки Валиди, Мустафу Чокай-оглу, всех лиц, связанных с «темной», по словам Идриси, организацией «Прометей», которой руководил «с виду враг, на самом деле друг Сталина» грузинский социал-демократ Жордания[414].
МИД скрупулезно изучал представителей тюрко-мусульманской эмиграции именно на предмет какого-либо практического использования их, но, как уже упоминалось, только не в сфере военной — на совещаниях начала июля 1941 г. в МИД было заявлено, что стремление эмигрантов в качестве добровольцев подключиться к войне против СССР необходимо «приветствовать», но «никакого интереса в подобном представительстве» Германия на тот момент не имела. Более развернутые директивы по этому поводу дал Эрнст Вёрманн 26 августа 1941 г., поскольку обращения эмигрантов в МИД не прекращались: «В связи с развитием событий на Востоке разного рода эмигранты обращаются в МИД и германские представительства за рубежом, предлагая свои услуги по установлению нового порядка в России. В сотрудничестве с этими эмигрантами по данному вопросу нет никакой заинтересованности. Следует отвергать такие предложения, особо избегая каких-либо политических обещаний. (…) В ответ на такие предложения необходимо ограничиваться благодарностями и обещаниями учесть их в дальнейшем. Контакты с эмигрантами, которые представляют интерес как информаторы, остаются, как и прежде, желательными»[415]. Официально, таким образом, не поощрялось ни военное, ни политическое сотрудничество с представителями эмиграции.
Но в плане сбора информации об эмигрантских группах и лидерах деятельность МИД летом—осенью 1941 г. продолжалась действительно очень активно.
25 июля посол фон Папен из Стамбула дал характеристику на лидеров тюрко-мусульманской эмиграции в Турции, оценив как антигерманскую позицию и взгляды Гаяза Исхаки и Джафера Сеидамета, в то же время рекомендовав для сотрудничества Мехмет-Амина Расул-заде, Сайда Шамиля, Барасби Байтугана, Айтека Намитока и др.[416]
9 августа вновь фон Папен характеризовал Мехмет-Амина Расул-заде, Мирзу Бала, Мир Якуба, Джафера Сеидамета, Мустафу Чокай-оглу, Гаяза Исхаки (о последнем: «Убежденный сторонник Польши и Англии, в 1940 г. поехал в Лондон, чтобы посетить Сикорского. Здесь 23 марта 1941 г. выступил в "Турецком культурном объединении" с резко антигерманской речью»[417]).
13 августа тот же фон Папен сообщал о деятельности эмигрантской организации «Милли Туркистан бирлиги» в Турции и о лицах, в нее входящих: Ахмет Карадагли, Азам Огуз, Тахир Чагатай, Заки Валили, Халим Сабит («казанский татарин, бывший профессор теологии Стамбульского университета, сейчас руководит Турецкой исламской энциклопедией»), Ильхан Мусахай, имам Абдулхай Курбангали, кади Рашид Ибрагим (двое последних проживали в Токио), Алимджан Идриси (Берлин), Осман Токумбет. По мнению посла, «вышеназванные господа из басмачей под руководством профессора башкира Заки Валиди хотели бы отправиться в Германию для ведения пропаганды среди представителей своих народов на русском фронте»[418].
5 сентября 1941 г. очередную и весьма подробную «характеристику» составил А. Идриси[419]. Профессора Халима Сабита, отмеченного в справке фон Папена, он, как оказывается, знал очень хорошо с давних лет: в 1908—1912 гг. они вместе учились в Стамбульском университете, он являлся «убежденным националистом с твердым характером» (так и напрашивается сравнение: «истинный ариец с нордическим характером»!). О Заки Валиди, его жизненном пути Идриси написал подробнее — как он боролся против большевиков, затем перешел на их сторону, потом вновь рассорился с большевиками и бежал в Среднюю Азию и Турцию. «Теперь, — заключал автор, — в Турции и Германии он больше занимается наукой, чем политикой. Он хороший знаток тюркской истории, но очень честолюбив, стремится создать Башкирскую республику, чтобы затем занять пост президента этой республики». Имам Курбангали для Идриси был «личностью очень неблагонадежной», Осман Токумбет — «неблагонадежным авантюристом», Рашид Ибрагим — «старым борцом восточных тюрков», который успешно пропагандировал ислам в Японии, но для реальных политических дел был уже слишком стар. Вновь упомянуты в документе Гаяз Исхаки и Мустафа Чокай-оглу: «Оба они националистами не являются, а последний к тому же и наполовину русский. Оба они сторонники "русско-еврейского", позднее "польско-еврейского" марксизма и сторонники демократии (это не относится к профессору Заки Валиди), оба являются врагами сегодняшней Германии. В сотрудничестве использованы быть не могут». Идриси рекомендовал МИД приглядеться к Мухарряму Февзи Тогаю (газета «Тесвири эфкяр»), профессору Халиму Сабиту(Сибаю), доктору Сибгатулле, профессору Заки Валиди, доктору Ахмеджану Ибрагиму и Мустафе Шакулу.
10 октября 1941 г. с просьбой о предоставлении немецких виз Гаязу Исхаки, Мустежибу Улкюсалу, Эдиге Кирималю и Абдул Хакиму Бали к фон Хентигу обратился турецкий генерал Эркилет (этот документ также уже упоминался выше)[420]. Из четверых эмигрантских лидеров впоследствии лишь Эдиге Мустафа Кирималь станет заметен в политическом сотрудничестве с немецкой стороной, но уже не под эгидой МИД.
24 ноября 1941 г. посол Р. Надольны сообщал фон Хентигу о лидерах тюркской эмиграции в Турции[421]. Его опять заинтересовали Джафер Сеидамет, Гаяз Исхаки, Мир Бала, которые, по сведениям дипломата, создали «своеобразный комитет» для осуществления своих политических целей.
МИД собирал информацию не только об эмигрантах, но и по различным актуальным политическим вопросам (чем в довоенные годы больше занимался Внешнеполитический отдел НСДАП). Так, в октябре 1941 г. Г. Гросскопф составил подробную справку о положении религии в СССР, отмечая среди прочего, что в 1928 г. в СССР было закрыто 38 мечетей, в 1929 г. — 96 мечетей в городах и 98 мечетей в деревнях, в 1937 г. — еще 110 мечетей[422].
Такого рода информацию, собиравшуюся в первые месяцы войны чиновниками германского МИД, можно рассматривать и как пример розыгрыша этим ведомством «пантуранистской» карты (использование тюркской эмиграции для активизации турецкой позиции, с тем чтобы она скорее вступила в войну на немецкой стороне), и как осторожное зондирование политических возможностей эмигрантов из нерусских народов СССР для возможных будущих контактов. Сведений о них было накоплено немало, но все же практического применения в «восточной политике» они почти не нашли. Большинство реальных лидеров тюрко-мусульманской эмиграции на сотрудничество с гитлеровским режимом не согласились. Кроме того, и сам режим к эмигрантам довоенной поры относился с явным недоверием и опаской.
По мере изменения военно-политической ситуации ориентиры несколько сместились. Уже в декабре 1941 г. один из ответственных чиновников МИД фон Эрманнсдорф подготовил документ о привлечении русских эмигрантов в зоне германского влияния[423]. «Хотя привлечение эмигрантов в зоне германского влияния в целом отвергнуто, все же использование русских эмигрантов, которые состоят из основных народов Советского Союза (очень любопытный оборот! — И.Г.) в ограниченных масштабах имеет место», — замечено в справке. В каких же случаях они привлекались: переводчики (вермахт, при организации Тодта), в роли полицейских, фабричных рабочих, командиров антипартизанских отрядов, «использование эмигрантов в создающемся рейхскомиссариате Московия, с созданием комиссариата участие эмигрантов будет увеличиваться. Восточным министерством уже подготовлены объемные списки русских эмигрантов, которые в необходимое время будут задействованы в экономике как инженеры, врачи, ветеринары, земледельцы и пр.». Автор документа «предрекал», что «участие русских эмигрантов, способных нам содействовать, весной 1942 г., после занятия новых территорий Советского Союза, значительно расширится». Он не мог предполагать, что это участие будет расширяться отнюдь не по причине оккупации новых территорий, а по причине вынужденного изменения общей политической линии. В то же время рекомендовалось «оставлять это участие в определенных границах».