Обращает на себя внимание, что большинство программных заявлений документа звучит вполне демократично (особенно в ответе на вопрос: «За что мы боремся?»), отражая политические предпочтения лидеров «Союза борьбы». Подчеркну, что главная цель, поставленная курултаем — достижение государственной независимости Идель-Урала, — это повторение той мысли, которую неустанно пропагандировал и за которую боролся безусловный лидер всей татарской политической эмиграции Гаяз Исхаки. Этой цели были как бы подчинены все остальные политические заявления форума. Имя Исхаки на курултае не упоминалось, хотя большинство высказанных идей явно было позаимствовано из его политического багажа. Можно заметить, что несмотря на заявление о необходимости установления связей с представителями эмиграции в разных странах, татарскому движению в Германии в годы Второй мировой войны по-настоящему не удалось осуществить этого. А вспомним, что к тому времени татарская диаспора была еще вполне организованна и сильна и на Дальнем Востоке (Маньчжурия, Япония. Корея), и в Турции (здесь находились многие видные деятели политической эмиграции из татар). Проявилось это хотя бы в том, что даже на упоминание имени Гаяза Исхаки в политических декларациях курултая, очевидно, было наложено табу (ведь он, как указывалось выше, считался «врагом Германии»); что на грайфсвальдских заседаниях не было весомых представителей эмиграции, которые учитывали складывающуюся военно-политическую обстановку и в годы войны проявили осторожность, дистанцировались от своих соплеменников в Германии, по-видимому, предпочитая объединение вокруг личности Исхаки. Так что татарское национальное движение в Третьем рейхе, конституированное лишь в последние годы войны, осталось во многом замкнутым в себе, не получив ожидаемого резонанса даже у своих соплеменников в других странах. И все же можно отметить, что татарским представителям позволялось обсуждать очень широкий круг политических вопросов, планировать все перспективы «будущего независимого государства» — немецкая сторона хорошо понимала эфемерность многих высказанных проектов. В то же время сами немцы держали себя в жестких границах — как уже упоминалось, ни один из гостей курултая о свободном и независимом государстве Идель-Урал не говорил, ограничиваясь «антибольшевистской» риторикой.
Сказанное позволяет вполне обоснованно поставить вопрос: насколько же значимо было татарское представительство, как, впрочем, и все остальные национальные комитеты, если они с самого начала были поставлены в определенные рамки, тем более не обладая абсолютно никакой финансовой самостоятельностью, если и немецкая сторона откровенно не поддерживала их главной конечной цели?
Отвечая на поставленный вопрос и анализируя деятельность национальных представительств в Германии в годы Второй мировой войны, П. фон цур Мюлен выделяет два момента:
Во-первых, они «в силу их положения являлись не более чем вспомогательными органами немецких учреждений», они получали от немецкой стороны средства для финансирования своих сотрудников, для издания газет и журналов, проведения пропаганды, работы в легионах. «Легионы и национальные представительства получали квартиры и одежду, разрешения на пребывание и командировочные деньги, униформу и оружие от вермахта, СС и Восточного министерства; от них они были зависимы, и только с их позволения они могли работать».
Во-вторых, однако, было бы не совсем точно представлять представительства как «абсолютно безвластные инструменты немецких инстанций». «Хотя они не имели собственных средств влияния на политическую ситуацию, но все же пытались блокировать или придерживать решения немецких учреждений. Возможности для того заключались в самой тоталитарной системе, которая порождала достаточно оснований для конфликтов из-за нечеткого регулирования компетенций между соперничающими инстанциями. (…) И когда в таких случаях возникал вакуум власти, то национальные представительства могли проявлять свое влияние»[487]. Здесь вполне уместно вспомнить противоречия и откровенное соперничество между Восточным министерством, СС, МИД, о котором уже неоднократно упоминалось выше и которое сказывалось и в военной, и в политической, и в организационной сферах.
С подобным мнением о двоякой природе деятельности национальных комитетов вполне можно согласиться: если в широком плане, во влиянии на политическую и военную ситуацию, в особенности в условиях приближающегося краха Германии, они безусловно были полностью беспомощными и зависимыми, то в определенной сфере, например в решении некоторых своих внутренних вопросов, компетенции представительств становились вполне зримыми.
И еще об одном следует здесь упомянуть. Хотя национальные представительства — комитеты и были созданы с позволения гитлеровцев, под крылом Восточного министерства, находились под жестким контролем официальных структур Третьего рейха, постоянно декларировали свою верность Германии и Гитлеру, которые пришли «на помощь» национальным устремлениям народов СССР, именовать эти учреждения национал-социалистическими было бы некорректно. Коллаборационисты, за редким исключением, нацистами не являлись (исключение могут составлять, например, армянин Сурен Бегзадян Пайкар или грузин Александр Никурадзе, сами именовавшие себя национал-социалистами). Хотя национальные лидеры постоянно пели дифирамбы Гитлеру, Германии, идеям национал-социализма, они видели в них сильного союзника, который может помочь национальным антисоветским движениям в осуществлении их политических целей. Полному их «единению» мешали вполне серьезные причины: во-первых, расистские установки национал-социалистической теории и представления о «недочеловеках» никто не отменял; во-вторых, могущественный «союзник» не желал давать никаких ясных обещаний относительно будущей государственной независимости тюрко-мусульманских народов СССР, что, безусловно, разочаровало национальных лидеров.
Муса Джалиль
Большинство тех лиц, которые входили в состав национальных комитетов, не могли не понимать сложившейся ситуации. Поскольку по своей политической природе они все же друг от друга отличались, иногда очень значительно, соответственно этому они и проводили свою деятельность. Определенная часть, придерживаясь антифашистских идей, встала на подпольный путь борьбы с гитлеровским режимом с целью разрушения национального движения в Германии изнутри, разложения национальных военных формирований восточных народов (самый яркий пример — деятельность группы Мусы Джалиля). Другие, прежде всего довоенные эмигранты, стремились к максимально возможному расширению своих полномочий, превратив политическую деятельность исключительно в борьбу за власть. Здесь уместен пример туркестанского лидера Вели Каюм-хана, который в среде среднеазиатских народов добился фактически настоящего культа личности и полновластия. Этого, собственно, явно желал и татарский «вождь» Шафи Алмас, но достичь поставленной цели не сумел. Третьи, представлявшие бывших военнопленных и перебежчиков, в какой-то степени общим положением дел были удовлетворены и хотели лишь сохранения своего статуса и благоприятного материального положения, не заглядывая слишком далеко в будущее. Четвертые, настроенные наиболее националистически, любыми средствами пытались усилить национальный, идеологический фактор в деятельности представительств, поднять их на более высокий уровень и, получив полную свободу действий, развернуть национально-освободительную, гражданскую войну, борьбу за восстановление или создание национальной государственности, что на поверку все-таки оказалось полной утопией.
Волго-уральские легионеры в Инзельхофе
Такая разность в представлениях и подходах приводила к серьезным внутренним конфликтам во всех национальных представительствах, причем масла в огонь добавляла и национальная неоднородность некоторых из них. Приведу данные документов. 12 сентября 1944 г. представитель чувашей в «Союзе борьбы тюрко-татар Идель-Урала» Ф. Паймук заявил в беседе в Главном управлении СС: «Отношения в комитете не очень хорошие, почти такие же как и у туркестанцев, где во главе встал представитель одного народа. Все это свидетельство политической глупости и тщеславия. А Шафи Алмас больше поддерживает своих соплеменников»[488]. Очень ярким подтверждением сложной внутренней атмосферы в «Союзе борьбы» является и выше уже цитированное сообщение Р. Ольши от 15 сентября 1944 г., в котором он делился впечатлениями от встречи с Шафи Алмасом[489]. Вспомним, что Шафи Алмас во время беседы назвал своих сотрудников, привлеченных на службу в Главное управление СС, «непригодными болтунами, которые не смогут вести полезную работу», что он, по мнению Р. Ольши, «хотел бы сотрудничать с СС только через своих людей» и игнорировал «все более молодые и более активные силы в татарском движении». В другой своей справке, от 15 ноября 1944 г., Р. Ольша вновь убийственно охарактеризовал Шафи Алмаса и его «авторитет»: «Это запойный пьяница, которому резко противостоят все татары»[490].
Конфликты и противоречия всплывали и во взаимоотношениях между национальными представительствами. В одном из официальных сообщений гестапо по поводу состоявшегося 8—10 июня 1944 г. в Вене съезда Туркестанского национального комитета ясно было сказано, что немецкая сторона, как и прежде, стоит за объединение всех тюркских народов, чтобы «использовать этот этнический и религиозный блок для разрушения СССР». Но, как оказалось, Туркестанский комитет и его лидер Вели Каюм-хан выступил против подобных устремлений, рассматривая все тюркские народы по отдельности. Причем авторитет и резонанс Каюм-хана среди остальных тюркских народов, как отмечалось в документе, был очень невелик. Здесь же обращалось внимание и на то, что Туркестанский комитет изначально выступил против создания Восточнотюркского боевого соединения СС, «опасаясь в результате этого уменьшения своего влияния». В итоге делался такой вывод: «Каюм, как человек не очень умный и бесхарактерный, привел к противоречиям среди отдельных тюркских народов и подорвал наш авторитет в туранистских кругах. Неизвестно, почему Восточное министерство остановилось на его кандидатуре, он снижает наш вес среди мусульман»[491]. Здесь же будет вполне уместно вспомнить конфликт между татарским и туркестанским представительствами середины 1943 г., который привел к уходу Ахмета Темира с места руководителя «Комитета Идель-Урал».