Фон Барринг налил водки в два стакана до самых краев и один протянул мне. Мы одним духом выпили. Он снова наполнил их, но когда потянулся к своему, я удержал его руку.
— Эрик, — сказал я, — давай не прикасаться к этим стаканам, пока не похороним Старика. Сейчас ты должен пойти со мной, похоронить его. Сделать это должны только мы вдвоем, потому что мы его знали. А потом я охотно буду пить с тобой до смерти.
Свастику с флага, в который завернули его, мы сорвали.
Затянув подбородочный ремешок и поправив каску, я окидываю взглядом роту, которой командую.
На месте прямо передо мной некогда стоял гауптфельдфебель Эдель. Он умер от тифа в 1943 году.
За ним некогда стоял рослый, добродушный фельдфебель Билендорф, оказавшийся заживо погребенным со всем четвертым взводом во время боя на кубанском плацдарме.
На правом фланге второго взвода стоял Старик, позавчера размозженный снарядами.
За ним штабс-ефрейтор Йозеф Порта, ушедший на вечный покой с длинной ножевой раной в животе.
Рядом с ним Кроха, участь неизвестна.
Плутона обезглавило взрывом бомбы с лесу под Могилевом.
Хуго Штеге, унтер-офицер, раненный осколком в бок, сгорел в своем танке.
Неунывающий Асмус Браун; в феврале 1942 года оторваны рука и обе ноги.
Унтер-офицер Бернахард Флайшман исчез в Москве после побега из лагеря в Сибири.
Ефрейтор Ганс Бройер, разжалованный лейтенант полиции, казнен после того, как сунул ногу под каток танковой гусеницы.
Командир пятого взвода лейтенант Хубер, всего девятнадцатилетний, настоящий друг своим солдатам. Однажды утром в апреле 1943 года ему оторвало обе ноги, и он до смерти истек кровью на колючей проволоке, призывая свою сестру Хильду.
Башенный стрелок Курт Брайтинг, шестнадцати лет, умер в мучениях после того, как у него в руках взорвался фосфорный зажигательный снаряд на бронепоезде в июне 1943 года.
Обер-фельдфебель Вилли Паллас, невысокий, вечно улыбавшийся, погиб при том же несчастном случае.
Стрелок Эрнст Валкас, расколот череп в том же бронепоезде. Это его мозгами я был забрызган.
Обер-лейтенант фон Сандра. Выпотрошен попаданием снаряда в живот.
Лейтенант Бруно Халлер, тридцати пяти лет. Выпрыгнул из горящего танка, держа в руках сильно обожженного брата, унтер-офицера Пауля Халлера, оба скончались от фосфорных ожогов. Братьев похоронили, сплетя их руками, под Бердичевом. Они вместе прошли гитлеровские концлагеря, штрафные полки и упокоились вместе в холодной земле русской степи.
Господи, если Ты существуешь, молю Тебя, пусть эта громадная армия мертвецов всю вечность марширует перед глазами повинных в их смерти фельдмаршалов! Пусть им никогда не дает покоя топот сапог погибших солдат! Заставь их смотреть в эти сотни тысяч обвиняющих глаз. Пусть матери, жены, сестры встанут и бросят обвинения им и их штабистам, которые планировали массовые убийства, дабы угодить бездарному мелкому буржуа, истеричному ремесленнику-художнику.
Вздрогнув, я прихожу в себя и понимаю, что гауптфельдфебель только что отрапортовал мне. Отдаю честь и командую:
— Пятая рота — на пле-чо!
Движения плохо обученных солдат ужасающе вялые. Многие из них прошли всего трехмесячную подготовку.
— Рота — правое плечо вперед — шаго-ом марш!
Хлюпая по глубокой жидкой грязи, двести кусков пушечного мяса выходят на дорогу и идут на позиции.
ФОН БАРРИНГ
Оберстлейтенант фон Барринг и я сидели в моем ротном блиндаже в мерцающем свете коптилки. Мы пили.
Перед нами стояла целая батарея пустых и полупустых водочных и коньячных бутылок.
Нервы фон Барринга были измотаны, и он уже просто не мог оставаться трезвым. Бывая трезв, впадал в такое бешенство, что его приходилось связывать, не то он мог бы причинить вред себе или нам. Чтобы более-менее держать его под контролем, Хинка и я поочередно составляли ему компанию. Кто-то один из нас не смог бы пить наравне с ним. Постоянно поддерживаемый в пьяном состоянии, он был более-менее нормальным.
— Свен, какая гнусная мерзость эта война, — сказал фон Барринг, наполнил большую кружку водкой и выпил ее, словно пиво. — Подумать только, чем Адольф и этот лжец Геббельс напичкали нас, просто уму непостижимо. Неужели целый народ принял на веру столько лжи и несуразностей? Что это с нами, с немцами? Мы все знаем, что отправимся прямиком в ад, и всегда это знали. Неужели мы все самоубийцы? Или такие безголовые, какими выглядим? Слепые, неимоверно жаждущие власти и столь же неимоверно тупоумные? Думаю, мы сошли с ума… я — так определенно.