Разыскать в больнице Аткинса тоже не удалось. Никто из полицейских так толком и не мог сказать, где тот сейчас находится. Тогда Киндерман заглянул в отделение невропатологии и, приблизившись к дежурному столику, за которым восседала медсестра Джейн Харгаден, спросил у нее об Амфортасе:
– Вы не подскажете, где можно его найти?
– Нет. Он больше у нас не работает, – объявила Харгаден.
– Да, я знаю, но он иногда заходит сюда. Вы его случайно не видели?
– Нет. Подождите, я позвоню ему в лабораторию, – вызвалась медсестра. Она сняла трубку и набрала номер. Но на другом конце провода никто не отвечал. Девушка повесила трубку и вздохнула: – Жаль, но там тоже никого.
– Может быть, он поехал куда-нибудь отдохнуть? – поинтересовался Киндерман.
– Я не могу вам ответить. У нас уже скопилось для него несколько писем. Я вам их сейчас покажу. – Девушка подошла к почтовым ячейкам и вынула из одной пачку писем. Она просмотрела их и вручила Киндерману. – Вот, взгляните сами.
– Спасибо, – Киндерман внимательно пролистал корреспонденцию. Одно письмо пришло из магазина медицинского оборудования. Они просили подтвердить заказ на лазерный зонд. Все же остальные письма – от некоего доктора Эдварда Коффи. Киндерман взял один конверт и протянул его медсестре. – Тут уйма одинаковых, – сказал он. – Можно мне это оставить себе?
– Конечно, – ответила девушка.
Киндерман сунул письмо в карман, а остальную корреспонденцию передал медсестре.
– Я вам очень признателен, – поблагодарил он. – Если вы увидите доктора Амфортаса, – добавил лейтенант, – или как-нибудь свяжетесь с ним, передайте, пожалуйста, чтобы он сразу же позвонил мне. – Он вручил медсестре свою визитку с рабочим телефоном. – Вот по этому номеру, хорошо?
– Конечно, сэр.
– Спасибо.
Киндерман повернулся и направился к лифтам. Он нажал кнопку «вниз». Лифт остановился, из него вышла медсестра, и следователь шагнул в кабинку. Медсестра вдруг вернулась в лифт, и Киндерман внезапно вспомнил ее. Это ее странный взгляд он поймал на себе сегодня утром.
– Лейтенант... – неуверенно обратилась к нему девушка. Она хмурилась. Очевидно, она не знала, с чего начать разговор. Сложив на груди руки, девушка нервно теребила белую кожаную сумочку.
Киндерман снял шляпу:
– Чем могу помочь?
Медсестра отвернулась. Она все еще колебалась:
– Я не знаю... Это ерунда какая-то... Прямо не знаю...
Они спустились в вестибюль.
– Пойдемте, отыщем где-нибудь укромный уголок и поболтаем, – предложил следователь.
– Я себя чувствую ужасно глупо. Видите ли, дело s том... – Девушка пожала плечами. – Ну, я просто не знаю...
Дверцы лифта разошлись. Лейтенант проводил медсестру за угол, где они расположились в удобных, обтянутых голубой искусственной кожей креслах.
– Все это, наверное, глупости... – начала сестра.
– Ничего под этой луной не может быть глупо, – возразил следователь, подбадривая ее. – Если бы мне сейчас кто-нибудь заявил, что «мир – это апельсин», я бы поинтересовался, какой именно сорт апельсина, а дальше будь что будет. В самом деле. Сейчас, по-моему, уже никто не может точно ответить, что есть что. – Киндерман мельком взглянул на табличку, прикрепленную к халату медсестры: КРИСТИНА ЧАРЛЬЗ – Так что вы хотели мне рассказать, мисс Чарльз? Она тяжело вздохнула.
– Все в порядке, – успокоил ее следователь. – Ну, так что же?
Девушка подняла голову, и их взгляды встретились.
– Я работаю в психиатрическом отделении, – сообщила она. – А точнее, в отделении для буйных. У нас там есть один пациент. – Кристина снова пожала плечами. – Когда его доставили, я еще здесь не работала. Это было очень давно, много лет тому назад. Десять, а может быть, двенадцать. Я видела его историю болезни. – Она раскрыла сумочку, порылась в ней и достала пачку сигарет. Вытряхнула одну и, несколько раз чиркнув по коробку, зажгла спичку. Потом отвернулась и выпустила струйку серого дыма. – Простите, – тихо пробормотала она.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Ну так вот, про этого больного. Полицейские подобрали его в районе М-стрит. Он бродил по улицам и ничего не помнил. Он не разговаривал, к тому же у него не обнаружили никаких документов. Ну, в конце концов, он так и остался в больнице. – Медсестра нервно затянулась сигаретой. – Ему поставили диагноз «кататония», хотя кто его знает, чем он на самом деле страдает. Я с вами буду откровенна. В общем, он так и не заговорил, и все эти годы его держали в обычной палате. До недавнего времени. Сейчас я об этом расскажу. Мы не знали, как его зовут, и сами придумали ему имя. Мы окрестили его Томми Подсолнух. В комнате для отдыха он весь день перебирался из кресла в кресло, чтобы сидеть на солнце. Он никогда не оставался в тени, и, если где-то появлялось солнце, Томми сразу же устремлялся туда. – Она еще раз пожала плечами. – Было в нем что-то милое и безобидное. Но потом неожиданно все изменилось, как я уже говорила. В начале года он как будто стал понемногу выходить из своего замкнутого состояния. И мало-помалу начал издавать нечленораздельные звуки, словно хотел что-то сказать. Возможно, разум его и прояснился, но он так долго не пользовался речевым аппаратом, что из его горла вырывались только стоны и мычание. – Медсестра потянулась к пепельнице и потушила сигарету. – Боже мой, у меня из ничего прямо целая повесть получается. – Она виновато взглянула на следователя. – Короче, он вскоре заговорил, но у него начались приступы буйства, и мы поместили его в отдельную палату. Смирительная рубашка, стены, обитые войлоком, и все такое прочее. Он там находится с февраля. Так что не может иметь никакого отношения к этому делу. Но Томми утверждает, будто он и есть убийца «Близнец».
– Не понял?..
– Томми говорит, будто он и есть тот самый убийца «Близнец».