В конце колонны поскрипывали несмазанными осями две телеги. Запряженные в них боевые кони недовольно фыркали, давая понять хозяевам, что роль тяглового скота нисколько им не подходит. Несмотря на все уговоры, Фульциний отказался ехать в телеге, и сейчас его Молния неспешно шагала рядом с одной из них. То и дело взгляд падал на ее страшный груз, и тут же накатывала волна злости и собственного бессилия.
Еще утром его друзья были здоровыми молодыми парнями, которым все нипочем. Проныра отпускал свои шуточки, Галл улыбался каким-то собственным мыслям. А теперь… Не будет больше ни этих шуток, ни этой улыбки. От лица Проныры мало что осталось. Меч какого-то варвара потрудился на славу. Единственный уцелевший глаз пуст и бессмыслен — душа покинула тело. Галл лежал рядом. Он был еще жив, хотя по виду не скажешь. Не стоило бы класть его рядом с мертвым, но другого выхода не было. Монахини заботливо уложили его, стараясь не беспокоить раненого, Сальвий сам вызвался вести в поводу лошадь. Зенобия сидела рядом с ним, то и дело тревожно вглядывалась в его лицо, поправляла ложе.
— Судьба его в руках Господа, — сказал Феликс. — Доверься Зенобии. Если можно его спасти, она это сделает. Жизнь свою она посвятила служению Богу и делу врачевания. Заботиться о больных, облегчать их страдания — ее призвание. Доверься Зенобии, и он будет жить. Если есть на то воля Господня.
Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, он думал о Ливии. Она ехала в каких-нибудь десяти шагах от него, но с тем же успехом могла бы находиться за сотню миль — таким отрешенным и задумчивым было ее лицо. О чем она думала? Какие слова шептали ее губы? Фульциний хотел бы узнать это. Хотел, но не мог. Что-то его останавливало, не давало просто тронуть поводья, подъехать к ней и заговорить. Почему? Кто знает! Таких чувств он не испытывал еще никогда. Он боялся нарушить ее одиночество, боялся помешать ее мыслям. И еще — из головы не шел короткий разговор с Феликсом во дворе обители, сразу после того, как Квинт Сестий оставил в покое Алу с его людьми. А ведь началось все с такого невинного вопроса…
— Послушай, жрец, ты, кажется, знал Ливию раньше?
Феликс обернулся и пристально посмотрел на него. Ответил он не сразу.
— Да, знал. Я дружен с ее семьей. Последний раз я видел ее еще маленькой девочкой, поэтому и не узнал сразу. Но, сын мой, я вижу, ты ею заинтересовался?
— А если и так, что с того? И когда я успел стать твоим сыном?
— Вся паства — дети мои во Христе… Но вот что скажу я тебе, Марк Фульциний, римский солдат. Ливия — дочь древнего и благородного патрицианского рода. Ее отец — городской префект, дядя — римский сенатор и добрый христианин. Ее семья влиятельна и богата, состоит в родстве с самыми могущественными людьми Рима.
— Хочешь сказать, что она не для меня?
Феликс вновь помолчал, потом как бы нехотя ответил:
— Да, Марк. Именно это я и хочу сказать.
— Да иди ты знаешь куда, жрец!
Он хотел подойти к ней, заговорить, но вся решимость как-то растаяла. Так и смотрел, как она сидела одна среди окружающей суеты и бегающих мимо солдат, погруженная в свои мысли. Смотрел, как она говорила о чем-то с Феликсом, который теперь не отходил от нее ни на шаг. Смотрел, но так и не смог подойти. А может, и ни к чему — Ливия совершенно не обращала на него внимания. Впрочем, она ни на кого внимания не обращала. Даже Феликсу отвечала односложно, а то и вообще отмалчивалась. Потом, когда из дома вынесли Галла, он позабыл о ней и в суматохе отъезда тоже не вспоминал. А теперь, когда Карсулы остались позади и перед ними лежат десять миль пути до римского лагеря, он не мог не думать о ней.
Сейчас он готов был заговорить с ней, — хотя бы для того, чтобы отвлечься от страшного видения мертвых лиц друзей. Но было поздно, Феликс, словно Цербер, всегда рядом. «Что там придумал себе старикан?! Проклятие!» Марк с ненавистью посмотрел на жреца. «Юпитер Всемогущий! Если есть тебе до людей хоть какое-то дело», — подумал он, — «Сделай так, чтобы этот жрец отвлекся хоть на минуту!»
Старая Фламиниева дорога, многое повидавшая на своем веку, неторопливо вела их на юг, обратно к лагерю Красса.