— Товарищ Веревкин Борис Петрович, одна тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, русский, беспартийный, женатый, ранее не судимый. В представленном вами на подпись документе допущена одна орфографическая ошибка, что свидетельствует о вашем халатном отношении к исполнению служебных обязанностей, возложенных на вас штатным расписанием. На основании данных мне полномочий объявляю вам выговор с занесением в личное дело. Начальнику отдела кадров приказ исполнить и об исполнении доложить. Товарищ Веревкин Борис Петрович, одна тысяча девятьсот… может идти продолжать работу.
Сотрудников охватил ужас. Брюнетов больше не грубил, не хамил. Но его бездушный тон, полное отсутствие человеческих интонаций оказались не менее страшными, чем былые окрики. Оптимисты признали свое поражение. Скептики без восторга встретили свою победу. Но экспериментаторы, узнав о столь неприятных, неприемлемых результатах, решили продолжить работу по подбору товарищу Брюнетову подходящих искусственных нервов. Потому что экспериментаторы были настоящими учеными — настойчивыми, не сдающимися перед первой неудачей.
Началась серия новых опытов. Пациенту приживались поочередно проводники из самых различных сплавов. Увы, менялись оттенки в поведении Брюнетова, но не его приобретенный характер — характер бездушного робота. И тогда медицина сдалась. Брюнетову прижили его собственные нервы и отпустили с богом.
И вот он снова появился в своем кабинете. Сотрудников-оптимистов и сотрудников-скептиков охватило уныние. Но дело есть дело, и от общения с начальником никуда не уйдешь. Первый удар и на этот раз пришелся на злосчастного Веревкина, который должен был отнести на подпись срочный документ. Дрожащими руками Веревкин открыл дверь кабинета.
— А, Борис Петрович, заходите, пожалуйста, — приветствовал его директор. — Присаживайтесь. Как поживаете? Как здоровье супруги, детишек? В порядке? Вот и чудесно. Так что вы принесли, давайте посмотрим. Так, все правильно. Только здесь вот маленькая опечатка, ну, ее мы сейчас исправим, не беспокойтесь. Да, кстати, я бы хотел попросить вас, Борис Петрович, если вы только не заняты каким срочным делом, подготовить один расчет, сейчас я вам все объясню…
Оптимисты ликовали. Скептики — тоже. Брюнетов был абсолютно здоров, он стал нормальным человеком. Но экспериментальная медицина, сказать по правде, к его выздоровлению имела лишь косвенное отношение. Просто-напросто Брюнетов за это время кое над чем наконец-то подумал, помыслил. Кое-что понял. И взял нервы в руки. В свои руки. И больше ничего.
Какой все же счастливый конец у этого рассказа, не правда ли? Да, кстати, а как с нервами у вашего директора? А у вас самих?
КУХНЯ РАЗВОДОВ
Они полюбили друг друга завидной любовью: нежной, чуткой, страстной. Настоящей красивой любовью. И тогда они поженились.
Медовый месяц Леночка и Павлик решили посвятить кинематографу и театру. Молодые инженеры, они поклонялись не только кибернетике и полупроводникам, но всем семи музам искусства, общение с которыми еще богаче расцвечивало и одухотворяло их чувство.
Как-то вечером они зашли в первый попавшийся кинотеатр. Показывали новый фильм «Годы девчоночьи». Когда на экране нежно влюбленным молодым герою и героине справляли шумную комсомольскую свадьбу, Леночка мягко прижалась к Павлику и прошептала:
— Смотри, милый, это же прямо про нас с тобой.
Но тут же ей пришлось пожалеть о своих словах. Совершенно неожиданно обстановку на экране круто перевернуло. С экрана потянуло холодом. Молодой красивый муж, он же молодой энергичный бригадир, стал зазнаваться, стал бездушно относиться к молодой преданной жене и даже завел в ближайшем пригороде любовницу, к которой ездил ночевать на мотоцикле новейшей марки М-61.
Правда, в заключительных кадрах — после товарищеского суда — он осознал свою ошибку и вновь полюбил свою милую самоотверженную подругу. Но поздно — даже этот засахаренный, благолепный финал не успокоил всерьез расстроившуюся Леночку.
— Ну скажи, пожалуйста, Павлик, — допытывалась она, — неужели ты тоже сможешь вот так измениться, стать бессердечным, эгоистичным и — бр-ррр, — завести женщину на стороне?
— Что ты, родная, как ты можешь так думать! — успокаивал Павлик жену. — Мало ли что показывают в кино! А даже если и бывают в жизни подобные истории, то какое это отношение может иметь к нам с тобой? Нет-нет, нельзя так близко принимать к сердцу поступки кинематографических героев, — убеждал молодой супруг.