Если в руки землян попадет аккумулятор и они начнут с ним экспериментировать (а с дикарей, пожалуй, станется подвергнуть любопытную штуку какому-нибудь несовместимому излучению), может произойти катастрофа. «Спички в руках ребенка опасная игрушка» — такой экстрагированный с Земли плакат висел в кабинете директора института Свофа. «Это главный лозунг всей нашей деятельности», — любил повторять пожилой, уже совсем голуболобый Своф. У виров волосяного покрова нет (это у землян поствирусная мутация), а на третьей-четвертой сотне прожитых лет начинает голубеть эпителий.
— Есть сигнал. Одна половинка статична! Живо на Землю. Одна нога здесь — другая там, — сказал директор, инструктируя Фелицию перед вылетом.
Своф знал все земные языки и культуры, любил щегольнуть поговоркой, ввернуть цитату. Сотрудники говорили, что он динь-эмитит Землю больше родного Кротона.
Глава 4
Вновь я посетил
«Уж десять лет с тех пор прошло, и много переменилось в жизни для меня», — шептала Фелиция пушкинские строки, идя через пригородный осенний лесок угрюмым ранним утром. Ее спустили с зависшего над тучами космолета по трубообразному сигналоотражающему трапу. Скольжение с высоты в пятнадцать километров заняло больше времени, чем межпланетное путешествие. Если двигаться линейно, по прямой, из точки А в точку В, Кротон находится на расстоянии почти в сто световых лет от Земли, но материальная Вселенная похожа на сильно скомканный листок бумаги, и если не ползти по ее поверхности, а прокалывать дырки, то отдаленная точка может оказаться рядом. Фелиция едва успела изучить свою «легенду» и просмотреть перечень новаций, произошедших на Земле и в стране за восемь дней, то бишь десять лет. «Брежнев, „Битлз“, „А где мне взять такую песню“, „Бриллиантовая рука“, „Адъютант его превосходительства“…». Посмотрела на себя в трехмерное зеркало: взбитые вверх волосы — за такую прическу в шестидесятом выгоняли из комсомола, коротенькая юбка, шелестящий плащ из ткани «болонья». Изучила новые деньги, чтобы не путаться в них, не выдать себя. Примерила сменный туалет: удобные брюки синей материи, рубашку-ковбойку.
Волновалась, конечно. Но березняк, где высадилась Фелиция — близ Дубны, места ее «прописки» — был точь-в-точь такой же, как в 1960 году и тысячью годами ранее: белые стволы, желтые листья и запахи подмосковной осени, от которых вдруг стиснулось сердце и стало бессомненно, нерассуждающе ясно, что динь-притяжение к прежней родине, нелепой и дикой, — на всю жизнь, сколько долгих кротоновских лет она ни продлись.
Идя через поле, по растрескавшейся асфальтовой дороге к теснившимся вдали серо-грязным пятиэтажкам, а потом шагая по пропахшим бензином улицам, над которыми нависло — как это она прежде не замечала? — тусклое облако монотонного, убогого, бессмысленного существования, Фелиция содрогалась от мысли, что могла потратить свое время во Вселенной так же, как горбившиеся под моросью люди, которые двигались в одном направлении, — к железнодорожной станции. Был восьмой час. Дубнинцы, работавшие в Москве, шли к электричке.
Но потом, в вагоне, глядя на лица: полусонные, или мрачные, или оживленные какой-то примитивной (по глазам видно) мыслью; наблюдая за девушкой, красящей губы, за бледным мужчиной, жадно тянущим из горлышка пиво, за ругающимися из-за места зычными тетками, Фелиция испытывала острую, болезненную жалость. Сколько еще поколений выкинут свою жизнь на помойку, так и не проснувшись, так и не поняв, какое это великое, захватывающе интересное приключение — жить на свете? Собственно, ученые Института вычислили сколько, с погрешностью в 5 процентов: около одного года. Кротоновского, то есть по-земному четыре с лишним века. Лишь пятнадцатикратный праправнук этой вот девчонки, зачем-то густо намазывающей свои свежие губки липкой жирной дрянью, будет жить нормальной жизнью. И ничего с этим не поделаешь. То есть поделаешь, конечно, Институт работает, и оттуда кажется, что прогресс не такой уж медленный. Но это оттуда, где иное время и иная жизнь, длящаяся столько, сколько захочешь, с гарантированным сохранением атмы. А здесь атмы вспыхивают и гаснут, вспыхивают и гаснут, будто светлячки во мраке.
Что-то такое Фелиция и говорила Свофу, когда пыталась объяснить, почему решила стать кондуктором.
Он сказал (то есть собственно, проэмитировал — на Кротоне коммуницируют через излучение мысли):
— Понятно. У тебя тоже Со-Струг.