Сегодня он впервые забыл об этом кнуте, свернул с узкой дорожки пользы и целесообразности, дал захватить себя чувствам и желаниям. И какую же он сразу совершил ошибку! Его любовь к Марианне показалась ему просто слабостью, достойной презрения. Как он мог обмануть доверие Йоста? Он был сам себе отвратителен. Я сам все испортил, думал он, если это всплывет, меня выгонят. Дождь, словно мокрый платок, облепил ему лицо. На обратном пути он почти ничего не видел.
Когда же он наконец поднял глаза, то заметил свет в комнате командира. Готовый все забыть как дурной сон, он промчался через плац и взлетел по лестнице.
В кресле Йоста сидела Марианна. На ней было то же темно-синее платье, что и утром. Но она казалась старухой. Вокруг рта и у переносицы собрались морщины, глаза были закрыты, веки покраснели. Дрожащие руки беспокойно блуждали по столу, потом вдруг, словно существуя сами по себе, поднялись и стали приглаживать волосы, лохматые и странно вздыбленные.
Бертрам шагнул было к ней, но ощутил вдруг какую-то невидимую преграду. Ах вот что, напротив Марианны, прислонясь к стене, стоял Хартенек со скрещенными на груди руками. И неодобрительно смотрел на Бертрама. Тот вытянулся и щелкнул каблуками. Потом вытер мокрое от дождя лицо.
— Вас нигде не могли найти, — сказал Хартенек укоризненно и в то же время насмешливо, как показалось Бертраму, — так что мне пришлось временно вас заменить.
Бертрам взглянул на Марианну. Она еще ниже опустила голову, волосы упали на лоб и почти скрыли лицо. Плечи ее вздрагивали.
Ее горе причинило боль Бертраму. Он все еще стоял возле двери, не смея шевельнуться под взглядом Хартенека.
Он что-то знает, пронеслось в голове у Бертрама. Его вдруг захлестнула ревность, ревность к Хартенеку, который оставался наедине с Марианной. Хотя он знал, какие слухи ходят о Хартенеке.
— Я еще хотел бы спросить вас, Бертрам, — начал Хартенек, не меняя позы, — Хебештрайт бубнил тут что-то насчет радиограммы…
— Мне ничего не известно, господин обер-лейтенант, — поспешил соврать Бертрам и встал между Хартенеком и Марианной, как будто хотел ее от него защитить.
Обер-лейтенант опустил руки и сурово взглянул на Бертрама.
Тут раздался стон Марианны, и Хартенек непроизвольно закрыл ладонями уши.
— Ну вот, — проворчал он, — это из-за меня! — Он поспешно схватился за фуражку и отвесил поклон Марианне, которая на него и не взглянула.
Уже в дверях он крикнул Бертраму:
— Итак, я передаю пост вам, лейтенант! — И прошипел еще вдобавок: — Надеюсь, ваш Ницше запал вам не только в голову, но и в сердце!
Бертрам остался наедине с Марианной. Немного погодя она позволила ему дать ей сигарету. Руки у нее при этом дрожали.
— Зачем только мы это сделали! — жалобно проговорила Марианна. Гибель Йоста представлялась ей карой.
С тех пор как она вышла за него замуж, Йост дважды терпел аварию. Оба раза она не находила себе места от волнения и беспокойства, дрожала за его жизнь. Но тогда у нее не было этого тяжкого чувства вины, которое так угнетало ее теперь. Взгляд ее упал на черный, зеркально отполированный стол. Она искала на нем фотографию Йоста, а нашла свою. Ей хотелось вспомнить их совместную жизнь, но думала она лишь о своей жизни.
Так, ей припомнился тот, другой, о котором она тоже всегда должна была заботиться, с него, собственно, и начались все ее несчастья. Хайн Зоммерванд, странный человек, со светло-рыжей прядью над асимметричным лицом, с асимметричными плечами — куда он только подевался? Он был студентом. Она встретилась с ним на балу в Школе искусств, где обучалась живописи. Он привел ее к себе на квартиру, и они стали жить вместе. Тогда, в послевоенной сумятице, никто не видел в этом ничего особенного.