Седой старик с крючковатым носом типичного фриза грелся на солнышке возле своего дома. Они миновали пивную, в которой Бертрам покупал вино. «Гостиница и пивной зал Валентина Хюбнера» — значилось на синей вывеске над дверью.
Пройдя деревню, они поднялись на восточную оконечность острова. Майор выглядел глубоко озабоченным. Взгляд его блуждал, и казалось, он шагами меряет землю. Когда они наконец добрались до самого обрыва, он остановился, слегка запыхавшись. Меловая скала высотой метров в тридцать отвесно возвышалась над морем.
— Там, внизу, мы построим ангар! — заявил Йост, указывая туда, где море билось о белую скалу.
Бертрам решил, что неправильно понял майора. Йост пояснил:
— Мы здесь сделаем авиабазу. Вы только подумайте, лейтенант, какие великолепные атаки можно начинать отсюда. Гдинген — как раз идеальная учебная цель для ночных полетов. Каких-нибудь два часа, и мы сможем сбросить наши конфетки на эти вонючие лимитрофы. А дальше — Петербург, или Ленинград, как он теперь называется.
— Замечательно! — согласился лейтенант, озираясь. — А места хватит? — усомнился он вдруг.
— Я же вам говорю, — повторил Йост, — ангары мы сделаем внизу, в меловых скалах с прямым выходом на море. Деревню, естественно, придется очистить. И кроме радиостанции, нам ничего не понадобится.
Йост уселся на край скалы и стал болтать ногами. Он наклонился вперед и мельком взглянул на Бертрама, как ребенок, плюнул вниз. Потом вытащил карту и циркуль, стал что-то мерять, а затем продиктовал адъютанту рапорт на имя командующего военно-воздушным округом.
Вдруг он прервал диктовку.
— А скажите-ка, лейтенант, — спросил он, — что, собственно, моя жена делала на аэродроме? Не натворила ли она глупостей?
— Мы все были так обеспокоены, господин майор, даже обер-лейтенант Хартенек.
Бертрам стоял рядом с Йостом. Отвечая, он опустил по швам руки с карандашом и блокнотом. Кровь отлила у него от лица. Что он еще спросит, подумал Бертрам и поспешил заговорить сам:
— Из караулки дважды присылали справиться о господине майоре. Я и фельдфебель не сомкнули глаз.
— Что за идиотский переполох! — сказал Йост.
Бертрам подумал со злостью: он говорил не то, что думает, кокетство чистой воды!
Йост почувствовал: Бертрам что-то недоговаривает, и, пока они спускались к морю, сказал еще несколько слов как бы в объяснение, или в оправдание, как показалось Бертраму, которому вдруг понравилось открывать в Йосте все новые недостатки.
— Принято считать, — сказал Йост, — что солдат не имеет права быть самостоятельной личностью. А это в корне неверно. Главные его свойства, такие, как мужество, храбрость, все то, чем должен обладать настоящий мужчина, свойства сугубо личные. И нельзя это не учитывать. Солдат не машина, ему нужна горячая кровь.
Бертрам молча слушал его и, заложив руки за спину, смотрел себе под ноги, Йост горячился, словно хотел обратить его в другую веру.
— Все как раз наоборот, бытие солдата должно быть лишь составной частью личности. Это самое правильное. Иной раз, конечно, бывает трудно, не все получается… Но в жизни необходимо иметь какую-то отдушину и для себя самого. Бывают ведь сложности. Собственно говоря, все офицеры должны быть холостыми…
Бертрам поднял на него глаза, и Йост умолк. Конечно, он слишком разболтался. Эта дурацкая ночь, и четыре утренних часа виноваты во всем. На самом деле он думал о Марианне, беспокоился о ней. Йост остановился и перевел дыхание. Бертрам смотрел в сторону, он боялся, что Йост догадывается, какие мысли переполняют его сейчас: я же ничего у него не отнял, ему это ведь только в тягость. Впрочем, лейтенант тут же почувствовал, что дело уже не в одной Марианне.
— Я везде об этом говорю, — начал Йост, решив договорить до конца, — но дело это не такое уж простое. Многое в личной жизни приходится рушить. Моя жена молода, но я боюсь иметь детей. Какого черта, я еще этим должен морочить себе голову? Я боюсь, что буду хорошим отцом, а значит, плохим солдатом.
Каждое его слово Бертрам встречал с недоверием. Чувствует он, что произошло? — думал лейтенант, и ему удавалось держать себя в руках, только когда Йост говорил об общих вещах, о грядущей войне, которая потребует участия всех людей, без исключения.
— Теперь уж слово будет за нами, хотя, конечно, придется несладко. И нам, и всем остальным тем паче. И уж конечно, на сей раз победа будет за нами!