Бертрама обидело, что Хайн не придал значения его словам.
— Ваши люди все еще отступают, — воскликнул он.
Хайн повернулся к нему:
— Не беспокойтесь. Они наверняка остановятся, — сказал он. — Мы люди привычные. Все переварим. У нас крепкий желудок. Нас ничто не сломит. Даже такой день, как этот. Мы знаем, за что воюем. В этом и разница между ними и нами. Для них бой — служба, а для нас — жизнь.
Он еще раз склонился к Бертраму:
— Вы не могли бы отдать мне эту фотографию? — попросил он. — Хорошо? Мне она очень нужна. — Он спрятал снимок и хотел было уйти, но ему пришла в голову одна мысль: — Послушайте, Бертрам, — произнес он и снова наклонился, отчего рыжие волосы упали ему на лоб. — Ребенком, когда в вас только проснулось сознание, вы задавали себе вопрос «почему?». Затем вы прошли жестокую школу, где вас отучили задаваться таким вопросом. С нами дело обстоит иначе. Мы не разучились задавать себе детские вопросы. Мы и сегодня всякий раз спрашиваем себя: почему? Спрашиваем и себя, и других. И не успокаиваемся до тех пор, пока не находим ответа. Вам нужно снова научиться задавать вопросы. Это тоже суровая школа. Ты не знаешь, как это тяжело, — произнес Хайн, обращаясь к Пухолю. — Меня это слишком волнует.
Смерч гулял по высохшей равнине. Шум битвы усилился. День клонился к закату. Когда-то Бертрам мечтал об успехе и почестях. Ничего из этого не вышло. Он думал, что жизнь начинается рядом со смертью. Вероятно, в этом что-то было. Но чтобы начать жизнь заново, у него не было ничего, кроме вопроса «почему?», который подбросил ему Хайн Зоммерванд.
По сухому песку заскрипели шаги. Чьи-то руки потянулись к нему и уложили на носилки. От боли он потерял сознание.