— В одиннадцать? — спросил он.
— Да, да, — со вздохом кивнула она, — приходите к одиннадцати.
Надо мне поскорей ее отсюда выпроводить, решил Хайн, иначе я еще влипну с ней в историю…
— Ну, так до завтра, — сказал он, подавая ей руку.
Женщина посмотрела на него и медленно встала. Нет, она и не думает уходить. Она подошла к Хайну почти вплотную, так что он ощутил на своем лице ее дыхание.
— Зачем вы все это затеяли? — спросила она.
Хайн промолчал, но взгляд ее серьезных глаз выдержал. Они были серые, в веселых карих крапинках. Хайн улыбнулся и положил руку ей на плечо.
— Ты хочешь это знать? — спросил он, чувствуя, что больше не боится ее.
— Хочу ли я знать? — возмутилась она. — Моя жизнь, можно сказать, идет прахом, а ты спрашиваешь, хочу ли я знать. Я-то и так знаю, вот только охота мне твой ответ услыхать. Я знаю, все из-за одного вашего упрямства и гордыни, потому что вы не желаете признать, что кто-то посильнее вас!
Она сбросила с плеча руку Хайна и отвернулась.
Хайн отошел от нее. Потом сказал:
— Фридрих ничего мне о тебе не говорил. Я не знал, что ты за человек.
Он зажег конфорку и поставил воду для кофе.
— Фридрих старый человек, — сказала она, — и его еще можно понять, а вот ты, ты-то тут при чем, если он хочет навлечь на себя беду?
— Как тебя звать? — спросил Хайн из угла, не оборачиваясь.
— Дёрте, — ответила она. — Вот этого я не пойму. В этом же нет никакого проку.
Он не ответил. Немного погодя она проговорила:
— Комната у тебя уж очень маленькая. Но косой потолок — это красиво.
— Чертовски жарко летом, — отозвался он и поставил на стол одну чашку и крышку от термоса. Гудела газовая горелка. Когда Хайн опять отвернулся, она сгребла в ладонь со стола хлебные крошки, оставшиеся от его завтрака.
— Не выбрасывай! — закричал он. — Рассыпь их на карнизе за окном.
Она открыла окно в косой стене и высыпала крошки. За окном была ночь. Фонари горели и в городе, и на причале в гавани. В безлунном небе сияли звезды.
— Посмотрела бы ты, какой спектакль устраивают тут птицы по утрам! — сказал он за ее спиной. — Есть тут одна синичка, так ей даже воробьи нипочем!
Воздух был напоен влагой. Дёрте закрыла окно. Хайн уже разлил кофе.
— Еды у меня никакой нет, — извинился он. — Я обычно ем в столовой. А все запасы кончились! — добавил он и рассмеялся.
Вообще все кончилось, пронеслось у него в голове. И может быть, это последняя ночь. Он сам себе удивился. Неужто жизнь была таким уже невыносимым бременем? В это как-то с трудом верилось. А ведь у него сейчас гость, вернее, гостья. Он поставил на стол синий кофейник. А завтра утром он уедет, чтобы вместе со стариком, мужем этой женщины, сложить голову.
Она обошла вокруг стола и опять опустилась на кровать.
— Давай-ка поговорим, — сказала Дёрте и отпила глоток кофе. — Фридрих никогда со мной не говорит. А ты мне все скажешь. Я знаю, я сердцем чую — тебе можно верить.
Хайн улыбнулся, тряхнув рыжими кудрями. Она быстро сдастся, с горечью подумал Хайн. У него уже пропала охота убеждать ее в том, что все задуманное им и Фридрихом — справедливо.
— Давай сперва выпьем кофе, — предложил он, — а на разговоры у нас еще хватит времени.
Он сел рядом с Дёрте.
— Понимаешь ли, стул совсем развалился. — Она не противилась его рукам, не просила погасить свет. Она вытянулась на кровати и дышала глубоко, но спокойно.
— Ты — сама жизнь, — прошептал Хайн, склоняясь над нею.
Она улыбнулась, но не поняла, что он хотел сказать.
Потом он погасил свет и открыл окно.
Под утро он проснулся и увидел, что она сидит в постели с ним рядом. Она была голая, полные груди тяжело обвисли. Ее кожа, казалось, светится в сумраке, голубоватая у шеи, она становилась все бледнее, а вокруг больших коричневых сосков была совсем белой.
Почувствовав на себе взгляд Хайна, она протянула руку к окну, так что ему видна стала темная тень волос под мышкой.
— А вот и твои гости. И синичка тут. Но на одних твоих крошках она бы так не разъелась.
Он вслушался в ее голос.
— Мне пора идти, — сказала она. — Жаль, мы так и не поговорили. А теперь уж не стоит. Теперь тебе надо ехать.
Она вздохнула. Ждала ли она ответа, надеялась ли, что он станет возражать ей?
Он ничего не ответил. Она откинула одеяло и вылезла из постели. Лишь когда ее тепла не стало рядом с ним, он ошеломленно осознал, что снова один. Как все это глупо, пусть она останется, я хочу согреться. Он лег на бок, чтобы лучше видеть, как она стоит и умывается возле трехногого железного умывальника. Она была плотная, но движения ее казались мягкими. Сунув лицо в таз, она руками придержала густые волосы на затылке. И выпрямившись, побила одной ногой о другую, словно стряхивая песок. Вода из губки стекала по ее широкой спине на пол.