Что с ним сталось за какие-то несколько недель, подумал Хайн, он совершенно изнурен!
— Это же ты! — повторил Георг. Руки его дрожали. Он заметил взгляд Хайна. — Ты уж извини, — сказал он, — но за последние восемь дней я не спал, по-моему, и четырех часов. А это и ломовая лошадь не выдержит.
Георг положил руки плашмя на стол, чтобы они не дрожали. На этот раз ему удалось улыбнуться по-настоящему.
— Ты, уж наверно, проклял меня! — полувопросительно произнес он.
Хайн Зоммерванд только пробурчал что-то, вертя в руках пакет с булочками.
— Но теперь зато все в порядке, — продолжал Георг и сумел наконец сосредоточить взгляд на лице Хайна. — Отныне ты опять с нами. Не обижайся на меня, что это так долго тянулось. Работа у нас не легкая. Так что не держи на меня зла.
Его правая рука потянулась через стол. Широко и открыто лежала она перед Хайном. Тот стоял, опустив голову, рыжие кудри упали на лоб, лицо было такое, словно он внимательно к чему-то прислушивается.
Но он не понял ни слова из того, что сказал ему Георг. Он знал только одно — друзья опять позвали его. Тяжесть упала с плеч, сердце переполнилось ощущением счастья. Сколько он ни старался, ему не удалось справиться с подступившими слезами. Но при взгляде на изможденное лицо Георга его как будто что-то толкнуло в грудь. Он усомнился в себе: если уж Георга так доконало, что же будет со мной?
А тут всплыло в памяти и все остальное. В гавани стоит лодка, на причале ждет Дёрте, а на острове его давно высматривает рыжебородый Христенсен.
— Слишком поздно, — сказал Хайн, вновь опуская глаза, так как не осмелился взглянуть в лицо Георгу. Взгляд его блуждал по бессмысленным узорам ковра, выдержанного в пастельных тонах. Хайн все вертел в руках кулек, потом открыл его, небрежно достал одну булочку и вонзил в нее зубы.
— Вы меня отстранили, вы меня заставили ждать, а за это время много чего случилось, — тихо проговорил Хайн. Он хотел, чтобы Георг его понял, а потому рассказал историю Фридриха Христенсена и других рыбаков с острова Вюст.
Георг опустил голову.
— Но ты же должен понять, — снова взмолился Хайн, продолжая вертеть в руках кулек с двумя оставшимися булочками. — Должен. Я был в таком отчаянии. Впервые в жизни меня отстранили от борьбы. А тут появляется этот рыбак и щекочет меня своей рыжей бородой. По крайней мере, есть что делать, хоть дело, конечно, и безнадежное. Так почему мне было за него не взяться? Для всего остального я, видно, был недостаточно хорош.
Георг по-братски положил руку на плечо Хайна.
— Да, тебе от нас тоже здорово досталось, — сказал он. — Но теперь-то все по-другому. Теперь ты опять с нами.
Он повторил:
— Теперь ты опять с нами.
Хайн грустно покачал головой.
— Нельзя каждый день начинать жизнь заново.
Его самого удивило, что он мог так говорить с Георгом, но мертвенно-бледное лицо его с жестокими следами нечеловеческого напряжения вдруг показалось Хайну невероятно располагающим к доверию.
— Конечно, тебе это нелегко, — подтвердил Георг, сильнее сжимая плечо Хайна. — Я понимаю. Но теперь мы позвали тебя, ты нам нужен, ты нам нужен. Ты должен это понять.
Хайн сглотнул слюну, в горле у него стоял комок.
— Но не могу же я просто бросить Христенсена, — выдавил он наконец. Он вспомнил о Дёрте, которая, наверно, уж все глаза проглядела, поджидая его на причале. Что она о нем подумает?
— Тебе охота вместе с ним угодить за решетку? Много ли в этом проку? — насмешливо спросил Георг.
Хайн повернулся так стремительно, что рука Георга соскользнула с его плеча. Рыжая шевелюра вспыхнула прямо перед лицом Георга.
— Я знаю, знаю, но я должен хотя бы поставить его в известность! — воскликнул Хайн.
Георг не ответил, только недовольно сжал губы, глядя мимо Хайна. Взгляд его был пуст и печален. Хайна это потрясло.
— Что же мне делать? — простонал он.
Не глядя на него, Георг произнес очень твердо:
— С этой минуты тебя не касается ни Христенсен, ни остров, ни какое-либо другое из твоих дел. Ты совершил ошибку и не можешь ее исправить, не взяв на себя вину. Вот так, и только так. А как ты себя при этом чувствуешь, не имеет значения. Не имеет значения и то, что о тебе подумают другие. Это все не в счет. Считаться ты будешь только с нами. Итак, для начала забудь все, что было. Сколько человек работает теперь у вас на верфи?
— Человек шестьсот, должно быть, — отвечал Хайн. И заморгал. Ему померещилось, что он стоит в гавани и смотрит на причал, откуда ему обеими руками машет Дёрте.
А что, кстати, случилось с собакой, которая была тогда в лодке Христенсена?