Очаковцы воспаленными от дыма глазами смотрели на роковой транспорт. Вот-вот взорвется… Случайное или неслучайное попадание, детонация и… взлетят на воздух береговые погреба!
— Пустите ко дну «Буг»! Ко дну!
«Буг» остановился и через мгновение стал медленно погружаться в воду. Матросы исполнили команду «красного адмирала» — они открыли кингстоны. Транспорт со своим жутким грузом пошел на дно. Смертельная опасность, угрожавшая всему населению Севастополя и его окрестностей, была предотвращена.
«Очаков» горел. Пожар, потушенный в одном месте, возникал в десятках других. Матросы сбились с ног. Было уже много убитых и раненых!
Вдруг кто-то крикнул, что вода проникла в машинное отделение. Это значило, что могут взорваться котлы. На палубе началась паника. Несколько матросов бросилось за борт.
— Мы не уйдем! — загремел Частник, стараясь перекричать грохот, орудий и взрывов. — Мы не уйдем! — кричал он, показывая на реявший над «Очаковом» красный флаг.
Ураганный огонь продолжал обрушиваться на революционный крейсер. Он горел и уже не мог сопротивляться.
Почти оглохший от грохота, с черным от копоти лицом, Шмидт старался спасти раненых. От горящего «Очакова» отделилась шлюпка, полная людей: не успела она пройти и двадцати кабельтовых, как на «Ростиславе» прицелились. Пушечный выстрел и дикий вопль раздались одновременно. Шлюпка исчезла. В волнах появились были человеческие головы, но скоро исчезли.
На берегу, где тысячи мужчин и женщин наблюдали за этой кровавой драмой, раздавались крики, проклятия убийцам, рыдания женщин.
С горящего «Очакова» матросы бросались в воду. Василий Карнаухов быстро снял с себя одежду, обвязал вокруг шеи брюки с матросскими четырьмястами рублями и бросился за борт. Он решил плыть на Северную сторону. Но бухта кипела от пуль и шрапнельных осколков. И справа и слева Карнаухов видел, как матросы вдруг дергали головой и уходили на дно, оставляя на поверхности пятна крови.
Подплыв ближе к берегу, Карнаухов увидел, что солдаты расстреливают или закалывают штыками тех, кому удалось доплыть. И он решил вернуться на «Очаков».
По бухте уже шныряли паровые катера Чухнина, десятками расстреливая выбивавшихся из сил матросов, которые не сдавались, предпочитая лучше умереть, чем попасть в руки разъяренных карателей.
«Очаков» горел. Карнаухов поплыл к носовой части, еще не охваченной огнем. Он увидел спущенную сверху веревку, судорожно схватился за нее и только теперь почувствовал, что сил больше нет. Тело обмякло и закачалось на волне, как мертвое. Но руки мертвой хваткой держали веревку.
Отдохнув, Карнаухов стал взбираться по веревке на палубу. Когда он поднялся наверх и ступил ногой на родную палубу, тяжелый удар свалил его с ног. Карнаухов потерял сознание.
Большая часть крейсера пылала. Люди были перебиты, изранены, многие бросились искать спасения вплавь. Больше на беспомощном крейсере делать было нечего. Каждую минуту можно было ждать появления карателей. Шмидт разделся, бросил одежду в огонь и прыгнул за борт. Он решил добраться до миноносца, на котором должен был быть Женя.
Офицеры-заложники, запертые в каюте, заметив, что революционный крейсер уже не в состоянии обороняться, осмелели. Выломав двери, они бросились наверх. Над израненным, горящим кораблем по-прежнему развевался красный флаг. Повсюду на палубах лежали защитники крейсера. Одни были убиты, другие, тяжело раненные, стонали.
Один из офицеров подбежал к фок-мачте и, поминутно оглядываясь, начал спускать красный флаг. Офицеры надеялись, что после этого обстрел прекратится и не пострадавшие во внутренних каютах заложники не понесут никаких потерь……
Белого флага под рукой не было. Кто-то схватил со стола в каюте скатерть и начал судорожно поднимать ее.
Шмидт прыгнул неудачно. Очевидно, при падении он зацепил за что-то, потому что, оказавшись в воде, вдруг почувствовал режущую боль в правой ноге. Преодолевая боль, он плыл к миноносцу. Тот был недалеко, но яростный обстрел продолжался. Рвались снаряды, вздымая, то тут, то там гейзеры воды, и море кипело от пуль и осколков снарядов.
Шмидт оглянулся на горящий «Очаков» и тут вспомнил, что в кителе, который он бросил в огонь, остались письма Зинаиды Ивановны. С ними он никогда не расставался. В глазах у Шмидта все поплыло. Он начал тонуть, но, инстинктивно работая руками, снова вынырнул на поверхность. Сверкнула мысль, что силы иссякают…
Вдруг чья-то крепкая рука подхватила его и потянула за собой. Повернувшись, Шмидт совсем рядом увидел сжатые челюсти Гладкова и его мускулистую руку, уверенно загребающую воду.