— Борисова, сядь, — сухо бросил Сердюков, даже не глядя в ее сторону. — И оставайся здесь. До выяснения всех обстоятельств ты никуда не пойдешь. Будешь под моим присмотром.
Она беззвучно опустилась в кресло в углу кабинета, сжавшись в комок.
— В пыль! В порошок! — в моей голове от восторга заверещал Фырк. — Ты видел ее лицо, двуногий⁈ Видел⁈ Как будто ее только что из центрифуги достали! Зеленую, помятую и очень несчастную! Какая прелесть!
— Угомонись, садист, — мысленно осадил я его. — Нечему тут радоваться. Она же свой талант и карьеру в мусорный бак выкинула. Вместе с биоптатом.
Я сел напротив Сердюкова.
Он открыл на терминале карту Шевченко и уставился на экран. Время тянулось мучительно долго. И вот, наконец, система пискнула, оповещая о новом файле. Сердюков дрогнувшей рукой кликнул по нему. На экране открылся бланк.
Заключение: При окраске по Цилю-Нильсену в биоптате кожи обнаружены кислотоустойчивые палочки, морфологически соответствующие Mycobacterium Marinum.
Сердюков шумно выдохнул сквозь сжатые зубы. Он медленно встал, обошел стол и, подойдя ко мне, молча, но очень крепко пожал мою руку. Его обычно мягкая, ухоженная ладонь оказалась на удивление сильной.
— Иди, Илья, — его голос был хриплым от пережитого напряжения. — Спасибо. Мне… мне нужно тут разобраться.
Он бросил тяжелый, не предвещающий ничего хорошего взгляд на съежившуюся в углу Борисову. Я кивнул и вышел.
Победа. Полная, безоговорочная, но с привкусом горечи.
Я шел в свою ординаторскую. В голове был сумбур. С одной стороны — триумф. С другой — разочарование в человеческой природе. Как низко может пасть человек из-за банальной зависти…
В ординаторской сидели все трое: Шаповалов, Фролов и Величко.
— А, вот и наш провалившийся гений! — Шаповалов встретил меня своей фирменной усмешкой, от которой хотелось как минимум скрипнуть зубами. — Ну что, Разумовский, обломал зубы о мой экзамен? Борисова мне тут уже напела, что ты пролетел со своей теорией. Сказала, она сама диагноз расколола — какой-то там васкулит. Уже и лечение начала. Неужели в тебе все-таки проснулась совесть и ты пришел сдаваться?
Я спокойно посмотрел на него. Его неосведомленность была на грани фола.
— Не совсем так, Игорь Степанович. Пациент Шевченко действительно получает правильное лечение. И начато оно по моему назначению.
В ординаторской повисла тишина, нарушаемая лишь гулом старого компьютера. Ухмылка медленно сползла с лица Шаповалова.
— Как это «по твоему»? — он недоверчиво нахмурился. — У него же васкулит! Борисова сказала…
— Она много чего сказала, — я усмехнулся без тени веселья. — Например, умолчала о том, что результаты анализов, на которые она ссылалась, были подделкой. Она подменила биоптат. Чтобы скрыть свою ошибку и подставить меня.
Шаповалов ошарашенно молчал, переваривая услышанное. Величко и Фролов, казалось, вообще перестали дышать.
— Подменила анализы? — переспросил он, и в его голосе прозвучало искреннее потрясение. — Илья, я, конечно, знаю, что Борисова та еще гадюка. Но не до такой же степени! Рисковать жизнью пациента… Где твои доказательства?
— Могу показать подмененную пробирку в лаборатории, — кивнул я. — Думаю, почерк Алины на направлении вы узнаете.
Именно в этот момент дверь в ординаторскую тихонько открылась. На пороге стояла сама Алина Борисова. С растрепанными волосами и красными от слез глазами, она была похожа на затравленного зверька.
Шаповалов медленно повернулся к ней. Его лицо стало жестким, как гранит.
— А вот и ты, Борисова, — его голос был тихим, но от этого звучал еще более угрожающе. — Зайди. Тут про тебя вещи интересные рассказывают. Есть что добавить?
Она только растерянно всхлипнула и замолчала, переводя испуганный взгляд с него на меня.
Глава 5
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь безупречно чистые окна просторного кабинета, рисовали на полированной поверхности стола два идеальных прямоугольника света.
Анна Витальевна Кобрук задумчиво смотрела на этот геометрический покой, который так сильно контрастировал с бурей, разыгравшейся в стенах ее больницы. Она медленно положила дорогую перьевую ручку на стопку документов.
Щелчок показался в оглушающей тишине кабинета неестественно громким.
Перед ее столом стоял Игорь Степанович Шаповалов. Его лицо, обычно живое и выразительное, сейчас походило на гранитную маску, и лишь в глубине серых глаз бушевала плохо скрытая, холодная ярость. Ярость на себя, на своих подчиненных, на весь этот мир.
Рядом с ним, словно его жалкая тень, стояла Алина Борисова. Вернее то, что от нее осталось. Идеально уложенные утром волосы растрепались, макияж был безнадежно испорчен размазанными по щекам слезами, а тонкие пальцы, стиснутые в кулаки, мелко и непрерывно дрожали.