— Двуногий, я, может, и люблю пошутить, но я не идиот, — в его голосе прорезалась обида. — Я видел. Они живые. Они светятся тусклым, больным светом. И они не принадлежат этому телу. Они — чужие.
В этот момент я понял, что у меня есть все необходимое. Финальное, неоспоримое подтверждение моей теории. Рассказ Фырка о палочках, прячущихся внутри макрофагов, был классическим, хрестоматийным описанием поведения микобактерий, которое я помнил еще по институтским учебникам.
Теоретическая база и визуальное подтверждение сошлись в одной точке.
Диагноз был поставлен.
— Ну что, двуногий, дело в шляпе? — раздался в моей голове довольный голос Фырка, который, кажется, уже пришел в себя. — Утром покажешь всем, какой ты умный, и получишь свою медальку? А может, и целую премию выпишут! На орешки хватит?
Его беззаботный тон вернул меня с высоты диагностических озарений на грешную землю муромской больницы. Мысли о премиях и медальках, которые сейчас занимали моего фамильяра, были последним, что волновало меня. Все упиралось в одно слово — утро.
Мысль о том, чтобы ждать до утра, казалась мне абсурдной и преступной. Да, формально я должен был дождаться официального заключения из лаборатории. Потом представить его на консилиуме. Выслушать скепсис Сердюкова, потом, возможно, иронию Шаповалова. И только после долгого и нудного обсуждения, получив высочайшее разрешение, начать лечение.
Таков был протокол. Правильный, безопасный для лекарей и абсолютно смертельный для пациента.
Шевченко чуть не умер несколько часов назад. Его состояние было стабилизировано, но он висел на волоске. В любой момент мог случиться новый криз, и не факт, что в следующий раз мы успеем его вытащить. Ждать до утра было непозволительной роскошью.
Я стоял посреди пустого коридора, быстро взвешивая риски. С одной стороны — прямое нарушение субординации. Действия без одобрения консилиума и вопреки мнению Мастера-целителя Сердюкова. Это гарантированный выговор и серьезные проблемы с руководством, особенно если что-то пойдет не так.
С другой стороны — жизнь пациента, которая висела на волоске.
Для меня выбор был очевиден. Я в своей прошлой жизни принимал решения и посложнее. Ответственность никогда меня не пугала. Протоколы и правила написаны для стандартных ситуаций. А случай Шевченко был из ряда вон выходящим. И требовал таких же, выходящих за рамки, решений.
Взвесив все за и против, я понял, что дальнейшие сомнения бессмысленны и могут стоить пациенту жизни. Решение было принято. Действовать нужно было немедленно. Я развернулся и быстрым шагом направился обратно в ординаторскую.
— Эй, ты куда? — забеспокоился Фырк. — Ты же не собираешься?.. Двуногий, это же против правил! Тебя же съедят! Твои «хомяки»-конкуренты будут аплодировать стоя!
— Пусть подавятся своими аплодисментами, — пробормотал я, садясь за стол и выдвигая ящик в поисках чистого бланка назначений.
Лечение диссеминированной атипичной микобактериальной инфекции — дело долгое и сложное. Нужна была комбинация из как минимум трех мощных антибиотиков. В прошлой жизни я бы назначил рифампицин, этамбутол и кларитромицин.
Здесь, в этом мире, были их магические аналоги, но суть оставалась той же. Нужно было ударить по врагу сразу с трех сторон, чтобы у него не было шанса выработать устойчивость.
Я нашел бланк. Взял ручку.
Алина Борисова проводила его ненавидящим взглядом из-за поворота коридора. Она видела, как он вышел из ординаторской с решительным видом и направился в сторону реанимации.
Этот выскочка, этот наглый адепт унизил ее. Он унизил ее публично, перед Шаповаловым, перед этими ничтожествами Фроловым и Величко. Он поставил ей диагноз так, будто она была не коллегой-лекарем, а какой-то пациенткой с улицы, и это было невыносимо.
Щеки до сих пор горели от стыда и ярости. Он был прав. Каждое его слово было правдой. И от этого было еще хуже. Она действительно похудела, стала нервной, и этот блеск в глазах… Она все списывала на стресс и переутомление. А он, этот Разумовский, разложил ее по полочкам за тридцать секунд.
Он думает, что он самый умный? Что ему все сойдет с рук? Ну уж нет. Она покажет ему, кто здесь чего стоит.
Она дождалась, пока его шаги затихнут в дальнем конце коридора. Потом, как тень, выскользнула из своего укрытия и направилась в противоположную сторону. Вниз. В лабораторию.
Она знала, что он отнес туда какой-то анализ от своего драгоценного пациента Шевченко. Она видела, как он выходил оттуда. И у нее созрел план. Простой, но действенный.