Если у него не будет результатов, не будет и диагноза. А не будет диагноза — не будет и триумфа. Он останется ни с чем. А завтра на консилиуме она, Алина Борисова, выдвинет свою, пусть и неверную, но вполне логичную теорию об амилоидозе.
И покажет всем, что она тоже умеет думать.
Дверь в лабораторию была не заперта. Она тихонько приоткрыла ее и заглянула внутрь. За столом сидел молодой лаборант Стас, которого она знала еще с академии. Он устало смотрел в микроскоп.
Алина сделала глубокий вдох, натянула на лицо свою самую милую и кокетливую улыбку и вошла.
— Стасик, привет! Не отвлекаю?
Он поднял голову, и его уставшее лицо тут же просветлело.
— Алина! Привет! Какими судьбами?
— Да вот, зашла проведать, — она подошла ближе, изящно покачивая бедрами. — Узнать, как тут наш гений лабораторной диагностики поживает. Совсем тебя завалили работой, бедняжку.
Она подошла к его столу и как бы невзначай оперлась на него, заглядывая в его бумаги. Ее взгляд быстро обежал поверхность, находя то, что нужно. Вот он. Контейнер с фамилией «Шевченко» и бланк с направлением.
— Не то слово, — вздохнул Стас. — Эта «стекляшка» всех с ума свела. А тут еще ваш Разумовский со своими срочными анализами.
— Ой, и не говори, — сочувственно протянула Алина. — Достал уже всех. Возомнил о себе невесть что. Стасик, милый, сделай мне кофе, а? Умираю, так хочу. А у вас тут, я знаю, самый вкусный.
Она посмотрела на него своими огромными, полными мольбы глазами.
Ни один мужчина еще не мог устоять перед таким взглядом. Стас не стал исключением.
— Конечно, Алин, — он тут же вскочил. — Для тебя — все что угодно. Сейчас, мигом.
Как только он скрылся за дверью подсобки, Алина начала действовать. Ее движения были быстрыми и точными. Она схватила контейнер с биоптатом Шевченко, быстро сунула его в карман своего халата.
На его место она поставила другой, заранее припасенный контейнер с образцом обычной здоровой ткани, который она взяла час назад в операционной. Фамилию на стикере она аккуратно подтерла и каллиграфическим почерком вывела: «Шевченко С. П.».
Все. Подмена совершена.
Когда Стас вернулся с двумя чашками дымящегося кофе, она уже сидела на краю его стола, болтая ногой и невинно улыбаясь.
— Вот, держи, — он протянул ей чашку.
— Спасибо, ты мой спаситель, — она взяла кофе и сделала маленький глоток. — Ну, я побежала. Дела. Забегу еще как-нибудь.
Она подмигнула ему на прощание и вышла из лаборатории.
В коридоре она позволила себе торжествующую улыбку.
Ну что, Разумовский? Будешь теперь знать, как унижать грамотных лекарей.
Она достала из кармана контейнер с настоящим образцом и, дойдя до мусорного бака в конце коридора, без малейших колебаний выбросила его.
Ночь я провел в ординаторской, в неудобном кресле. Сон не шел, да я и не пытался уснуть. Я ждал. Ждал утра и результатов из лаборатории. Каждые полчаса я заходил в реанимацию, проверяя показатели Шевченко. Они были стабильны, но улучшения от начатой терапии пока, конечно, не было. Слишком мало времени прошло.
Утром, едва дождавшись начала рабочего дня, я первым делом направился в реанимацию, чтобы проверить состояние Шевченко. Когда я вошел в палату, Мастер-целитель Сердюков уже был там. Он стоял у кровати и хмуро смотрел на показатели монитора. В руках он держал распечатанный бланк, который, видимо, только что забрал из лаборатории.
— Доброе утро, Мастер-целитель, — сказал я.
Он медленно повернулся ко мне. Вид у него был измученный, а в глазах читалось холодное разочарование.
— Доброе, адепт.
Он протянул мне бланк. Я взял его, хотя уже по лицу Сердюкова понял, что там написано.
«В представленном образце ткани при окраске по Цилю-Нильсену кислотоустойчивые микобактерии не обнаружены».
Внутри все похолодело.
Этого не могло быть. Фырк не мог так ошибиться. Моя теория была безупречна. Что-то было не так.
— Как я и предполагал, ваша экзотическая теория не подтвердилась, — голос Сердюкова был ровным, но в нем звучала сталь. — Анализы чистые.
Я молча смотрел на бланк. Шок. Полное непонимание. Но Фырк же видел! Он не мог ошибиться! Что произошло?
— А вы не находите это странным, Мастер-целитель? — я поднял на него глаза.
— Что именно? Вашу самоуверенность? — он явно был зол.
— То, что все анализы чистые, — ответил я. — Абсолютно все. Мы перепробовали все, что только можно. Исключили десятки болезней. Но пациент продолжает умирать. И ни один анализ не дает нам ни малейшей зацепки. Это не просто странно. Это невозможно.
— Это факт, Разумовский, — отрезал он. — И этот факт говорит о том, что вы ошиблись. А тем временем пациенту становится только хуже. Он все хуже отвечает на поддерживающие препараты. И мы по-прежнему не знаем, что с ним…