— Как лекарь, — мысленно и с легким раздражением поправил я его. — Просто как лекарь, который делает свою работу.
— Пациента в реанимацию, — нарушил я тишину, начиная снимать окровавленные перчатки. — Продолжить антибиотикотерапию по схеме, контроль по дренажам каждый час. Артем, ты со мной пойдешь протокол операции писать.
Выходя из операционной, я на секунду остановился у неподвижной фигуры Некрасова.
— Владимир Семенович, — сказал я ровным, спокойным голосом. — С пациентом всё будет в порядке. Но нам нужно будет позже поговорить о случившемся.
Он не ответил, продолжая сверлить взглядом безупречно чистый кафельный пол.
Один ноль в пользу прогресса. Хотя победа и не из приятных.
Анна Витальевна Кобрук сидела за своим массивным дубовым столом, изучая личное дело Ильи Разумовского. В просторном кабинете царила тишина, нарушаемая только мерным, убаюкивающим тиканьем старинных напольных часов в углу.
Талантлив, безусловно. Но неуправляем.
Нарушает протоколы, лезет на рожон, ставит на уши целые отделения. Опасный элемент… но пугающе эффективный. Посмотрим, как он поведет себя сейчас, после катастрофы в операционной.
Раздался короткий, уверенный стук в дверь.
— Войдите.
Илья Разумовский вошел в кабинет спокойным, ровным шагом. Ни тени волнения или страха на лице. Кобрук отметила это про себя — большинство подмастерьев на его месте уже бы дрожали от ужаса, будучи вызванными к ней на ковер после такого инцидента. Этот — другой.
— Садитесь, Разумовский.
Он сел, держа спину идеально прямо. Взгляд прямой, открытый, но без малейшего намека на вызов.
— Расскажите мне о сегодняшней операции, — Кобрук откинулась в своем массивном кресле, сцепив тонкие пальцы в замок. — Подробно. И без утайки.
— В ходе планового лапароскопического удаления инкапсулированного инородного тела произошла ятрогенная интраоперационная ошибка, — начал Илья ровным, бесстрастным тоном, словно читал лекцию. — Чрезмерное и технически неверное применение электрокоагуляции привело к полнослойному термическому некрозу стенки тонкой кишки с последующей ее перфорацией.
Он не называет имен.
Кобрук мысленно поставила первую, самую важную галочку. На его месте любой другой ординатор, любой другой молодой лекарь, опьяненный своей правотой, начал бы именно с этого.
«Мастер-целитель Некрасов совершил ошибку…», «Из-за действий Владимира Семеновича…». Он бы утопил старшего коллегу, переложил бы на него всю вину, чтобы обелить себя.
Но этот… этот говорит «произошла ошибка».
Безличная, почти академическая формулировка. Он не обвиняет Некрасова напрямую, он описывает событие, а не ищет виновных. Он не ябеда, не стукач, который пытается выслужиться за счет провала другого.
Он ведет себя как член команды, который не выносит сор из избы. Умно. Очень умно.
— Продолжайте.
— Размер дефекта составил примерно полтора сантиметра. Произошла массивная контаминация брюшной полости кишечным содержимым. В связи с этим был осуществлен немедленный переход на открытую операцию — срединную лапаротомию. Дефект ушит двухрядным швом по Альберту, проведена тотальная санация брюшной полости десятью литрами физиологического раствора. Установлены два дренажа в малый таз и правый боковой канал. На данный момент пациент гемодинамически стабилен, переведен в реанимацию для дальнейшего наблюдения.
Он закончил свой доклад и замолчал, спокойно глядя на нее.
Кобрук мысленно поставила второй жирный плюс. Четко, по существу, без единой лишней эмоции. Она вспомнила десятки других подобных «разборов полетов».
Вспомнила, как опытные Мастера-целители, допустив ошибку, начинали путаться в показаниях, сваливать вину на ассистентов, на оборудование, на «нетипичную анатомию пациента».
Как они кричали, оправдывались, впадали в истерику.
А этот Подмастерье, который только что вытащил пациента буквально с того света после чудовищной ошибки мастера хирургии, сидит перед ней и докладывает о случившемся так, будто читает сводку погоды.
Спокойно, методично, профессионально. Он не паникер. Не истерик. Он — идеальный кризис-менеджер. И это качество было гораздо ценнее любых регалий и рангов.
— Кто принял решение о переходе на открытую операцию и взял на себя ведение пациента?
— Я, — без малейшего колебания ответил Илья. — Ситуация требовала немедленных действий, промедление было равносильно смерти.