Кризис миновал, порядок был восстановлен. Но все понимали, что это лишь временное затишье.
По дороге к Ашоту Шаповалов не отставал, его голос был полон неподдельного, почти мальчишеского любопытства.
— Серьезно, как тебе это удалось? Я думал, придется спецназ вызывать. Да только толку от него никакого. Полиция куплена…
Он все еще мыслит категориями силы. Не понимает, что психология — оружие не менее мощное, чем магия или сталь.
— Надавил на их слабости, — ответил я, глядя прямо перед собой. — У каждого человека есть то, что им движет. У Арсена — слепая преданность боссу. Я просто использовал это как рычаг.
Его преданность — это не сила, а уязвимость. Она делает его предсказуемым. Я не угрожал ему, я угрожал его боссу, а значит — угрожал смыслу его существования. Простая манипуляция.
Мы вошли в палату интенсивной терапии. Тишина, нарушаемая лишь мерным пиканьем аппаратуры. Ашот лежал с открытыми глазами. Взгляд был осмысленным, он следил за нашими движениями, но в его глубине читалось бессильное отчаяние человека, запертого в собственном, непослушном теле.
Сознание ясное. Но мимики нет, речь отсутствует. Афазия? Апраксия? Последствия гипоксии мозга во время судорог? Нужно будет провести полное неврологическое обследование.
Я, полностью игнорируя Шаповалова, подошел и сел на стул рядом с кроватью. Сейчас был только я и мой пациент. Мой друг.
— Ну как ты, друг?
— Он очнулся! Отлично! — мысленно прокомментировал Фырк. — Теперь можно спросить у него, кто пытался превратить его голову в мясной рулет! Чего ты тянешь?
— Тихо, — мысленно осадил я его. — Сначала нужно установить контакт. Дать ему понять, что он не один в этой тишине.
Ашот попытался что-то сказать, но с его губ сорвался лишь невнятный, хриплый звук. Его глаза наполнились слезами бессилия и ярости. Я спокойно взял его за руку и сжал.
Хирургическая битва была выиграна, но теперь начиналась долгая, мучительная война за восстановление. И она будет не менее сложной.
— Ты меня слышишь? — спросил я.
Ашот моргнул. Потом снова попытался что-то сказать. Его лицо исказилось от напряжения, губы беззвучно задвигались, хрип повторился.
Время для полного неврологического осмотра.
Я мгновенно переключился в профессиональный режим. Эмоции в сторону. Сейчас я не друг, я — машина. Нужно локализовать поражение. Посмотрим, что именно повреждено: центр речи, проводящие пути или артикуляционный аппарат.
— Ашот, не пытайся говорить, — я положил руку на его плечо, чтобы успокоить. — Сейчас проверим, что работает, а что нет. Если ты меня слышишь и понимаешь, сожми мою руку.
Он сжал. Крепко, почти судорожно. В этом простом движении было все — отчаяние, надежда, мольба.
— Отлично. А теперь покажи мне язык.
Ашот с трудом, но выполнил просьбу. Язык слегка девировал влево.
Язык отклоняется влево. Значит, есть парез подъязычного нерва слева. Поражение на уровне ствола мозга или периферическое? Нужно проверить дальше.
— Хорошо. Теперь закрой глаза.
Закрыл без проблем. Лицевые нервы (верхняя ветвь) интактны. Это хорошо.
— А теперь подмигни правым глазом. Только правым.
Выполнил. Отлично. Команды понимает, дифференцирует.
— Левым.
Тоже получилось.
— Ну и скукотища! — раздался в моей голове недовольный голос Фырка. — Моргать, язык показывать… Двуногий, может, уже к делу перейдем? Спроси его, кто его так отделал!
— Не мешай, — мысленно осадил я его. — Я собираю данные. Без точного диагноза допрос не имеет смысла.
Я, получив первичные данные, готовился перейти к следующему, более сложному этапу осмотра. У меня уже была предварительная гипотеза о локализации поражения.
Шаповалов молча наблюдал, пораженный методичностью и глубиной моей работы.
Так. Центр Вернике цел.
Понимание речи сохранено полностью. Он выполняет сложные, дифференцированные команды. Черепные нервы, отвечающие за движение глаз, мимику, в норме, кроме легкого пареза подъязычного слева.
Проблема не в аппарате, проблема выше — в процессоре.
— Попробуй произнести свое имя, — попросил я мягко, хотя уже знал, каким будет результат.
Лицо Ашота исказилось от чудовищного напряжения.
Губы беззвучно задвигались, формируя слоги, но то, что вырвалось из его горла, было похоже на отчаянное, бессильное мычание. В его глазах появились слезы — слезы ярости и бессилия сильного мужчины, запертого в собственном теле.
Окончательный диагноз — классическая моторная афазия Брока. Центр речи в левой лобной доле поврежден, но не уничтожен полностью. Ишемия, сдавление… но не некроз. Есть шансы на восстановление. Хорошие шансы.