— Есть, шеф! — тут же откликнулся Фырк с боевым энтузиазмом. — Глубокое погружение с полным сканированием! Начинаю операцию «Крот»!
Я почувствовал, как его присутствие рядом со мной исчезло, словно растворилось. Он отправился на миссию. Теперь у меня было немного времени.
Фырк даст мне картину «здесь и сейчас», микроуровень.
Я достал телефон.
Но у любой серьезной болезни есть история, анамнез. И если пациент не может ее рассказать, придется выбивать ее из его окружения. А капитан Громов с его специфическими методами — идеальный инструмент для экстренного сбора медицинского анамнеза.
Я набрал его номер.
— Капитан? — произнес я, когда на том конце ответили. — Это лекарь Разумовский.
— Разумовский! Черт возьми, я как раз собирался вам звонить! — голос Громова в трубке звучал напряженно и зло. — Что у вас там, мать вашу, происходит⁈ Мне доложили, что больницу захватили, заложников взяли! Мы уже группу захвата поднимали, а потом звонок — отбой, все чисто. Вы там что, войну с мафией ведете без нас?
Ага, доехала полиция. Как раз к шапочному разбору. Классика.
— Уже не ведем, — ответил я спокойно. — Вопрос урегулирован. Все живы, здоровы, оцепление снято. Но звоню я по другому поводу. Мне нужна ваша помощь по пациенту. По Артуру Мкртчяну.
На том конце повисла пауза.
— По Мкртчяну? — в голосе Громова прозвучало откровенное недоумение. — Он пришел в себя? Готов говорить? Проводить операцию?
— Нет, капитан, — я говорил четко и властно, не оставляя пространства для пререканий. — Мне нужна его медицинская история. Найдите его личного лекаря, если таковой имеется. Опросите его любовницу, жену, личного водителя — кого угодно, кто проводил с ним много времени в последние месяцы. Мне нужны абсолютно любые жалобы на здоровье за последние полгода-год. Насморк, который долго не проходил. Сухой кашель без причины. Любая, даже самая мелкая кожная сыпь. Головная боль. Боль в суставах. Все что угодно. Каждая, на первый взгляд, незначительная мелочь, может оказаться ключом к разгадке.
— Разумовский, я вас не понимаю, — в голосе Громова звучало откровенное раздражение. — Я следователь, а не сиделка. Я должен его допрашивать, а не справки о его соплях собирать.
— Капитан, — прервал я его с нажимом, — сейчас он не может говорить. Ни с вами, ни со мной. Он в критическом состоянии. И чтобы его спасти, мне нужно понять, чем он на самом деле болен. А чтобы понять, чем он болен, мне нужна эта информация. Вы это сделаете гораздо быстрее и эффективнее, чем мы со своими официальными запросами. Поверьте, это в наших общих интересах. Вам нужен живой, говорящий свидетель? Мне тоже.
Громов молчал несколько секунд, переваривая информацию.
— Понял, — наконец выдавил он. — Займусь. Но потом вы мне расскажете, как у вас получилось разогнать целую банду без единого выстрела.
— Обязательно, — пообещал я. — Но сначала — анамнез. Жду звонка.
Отлично.
Я убрал телефон.
Теперь у меня два независимых потока информации. Фырк — внутреннее сканирование на клеточном уровне. Громов — сбор внешних симптомов и анамнеза. Где-то на пересечении этих двух потоков и кроется правильный диагноз. Нужно просто ждать, анализировать и сопоставлять факты.
Следующие несколько часов я погрузился в больничную рутину, которая на самом деле была лишь прикрытием для напряженной работы мозга.
Я сделал обход своих пациентов, скорректировал назначения, провел небольшой мастер-класс для «хомяков» на примере банального аппендицита, показав им пару изящных швов.
Внешне я был спокоен, собран и даже немного отстранен. Но внутри, в черепной коробке, продолжался непрерывный мозговой штурм.
Так, что может одновременно бить по почкам и вызывать такую извращенную, бурную реакцию на простейший аллерген?
Я перебирал варианты, заполняя историю болезни.
Наследственные нефропатии?
Синдром Альпорта?
Маловероятно, проявилось бы гораздо раньше и не так остро. Системные заболевания соединительной ткани?
Системная красная волчанка? Склеродермия?
Симптоматика не сходится, нет характерных кожных проявлений, нет артрита… по крайней мере, пока нет данных. А что если это нечто более редкое?
Гранулематоз Вегенера? Узелковый периартериит?
Мысли кружились, как хищники, выискивая жертву — единственно верный диагноз. Я чувствовал, что хожу где-то рядом, но общая картина никак не складывалась.