— Наконец-то дошло, двуногий! — проскрипел он у меня в голове с такой интонацией, будто я самый тупой ученик в его классе. — У этого мальчишки аномальное расположение вагуса! Ну, блуждающего нерва, понимаешь⁈ Он у него проходит не там, где у всех нормальных людей, а слишком близко к этой вашей… опухоли, которую этот ваш Преображенский сейчас так усердно ковыряет! Еще одно неловкое движение его кочергой, которую он скальпелем называет, и он этот нерв либо пережмет, либо вообще порвет к такой-то матери! И все, пиши пропало! Сердце встанет, и никакие ваши припарки не помогут!
Не успел я переварить эту информацию, как из-за двери реанимационной донесся особенно истошный, протяжный писк медицинской аппаратуры, сопровождаемый паническими выкриками.
— Ай, идиот! Идиот криворукий! — тут же завопил у меня в голове Бурундук так, что я едва не оглох. — Он его все-таки зацепил! Я же говорил! Ну все, сейчас начнется…
Мое сердце ухнуло куда-то в пятки. Черт!
— Покажешь где⁈ — не раздумывая, мысленно рявкнул я на Бурундука. — Точно покажешь⁈
— А то! — фыркнул он. — Не для того я тут сижу, чтобы на похоронах аплодировать! За мной, тормоз! Только не отставай!
И этот мелкий пушистый комок серебристой энергии буквально рванул с места, снова просачиваясь сквозь дверь, как будто ее и не было.
Я, не теряя ни секунды, рванул за ним, с такой силой толкнув тяжелую дверь, что она с грохотом ударилась о стену. Картина, представшая моим глазам, была, мягко говоря, удручающей.
Сенька на операционном столе снова начал синеть, приборы над ним надрывались в предсмертной агонии, а Преображенский и Конюхов, бледные как смерть, метались вокруг, пытаясь что-то сделать, но их действия были хаотичны и явно неэффективны. Медсестры испуганно жались по углам.
— Адепт, вон отсюда! Немедленно! — заорал на меня Конюхов, заметив мое вторжение. — Не мешай работать!
Но мне уже было не до политесов.
— Господин лекарь! Конюхов! Вы задели ему блуждающий нерв! — крикнул я, перекрывая писк аппаратуры. — Он у него аномально расположен, справа от главного бронха! Нужно немедленно прекратить любое давление на эту зону и снять спазм! Иначе он умрет!
Они уставились на меня, как на полного идиота. В глазах Преображенского мелькнул гнев, Конюхов просто открыл рот от изумления.
— Какой еще блуждающий нерв⁈ Какая аномалия⁈ Ты что несешь, Разумовский⁈ — прорычал он, но в голосе его уже не было прежней уверенности. Видимо, отчаянное положение пациента заставляло его прислушиваться даже к самым бредовым, на первый взгляд, идеям. — Убирайся отсюда, пока я охрану не позвал!
Время! У меня не было времени на препирательства! Сенька умирал!
— Нет времени объяснять! — я решительно шагнул к столу. — Потом все расскажу! Просто поверьте мне!
Не обращая внимания на их истошные вопли и попытки медсестер преградить мне путь, я быстро натянул на руки первые попавшиеся стерильные перчатки из вскрытой упаковки, схватил с инструментального столика флакон с антисептическим зельем и щедро полил им руки. Специального халата я, конечно, накинуть не успел, но это были уже мелочи.
— Пусти! — рявкнул я на медсестру, которая вцепилась мне в рукав, и буквально прорвался к операционному столу.
— Вот тут! Левее, чуть ниже! — верещал у меня в голове Бурундук, который уже сидел на плече у ничего не подозревающего Преображенского и указывал мне лапкой точное место. — Да не там, слепой ты крот! Еще левее! Вот! Теперь давай, колдуй, пока не поздно!
Под его чутким руководством, ориентируясь на его подсказки и свои собственные, хоть и ослабленные, но все же присутствующие ощущения «Искры» (которые сейчас, после появления этого пушистого комментатора, казалось, стали немного четче), я приложил ладони к груди Сеньки, чуть сбоку от основного разреза.
Нашел ту самую точку, где, по словам Бурундука, и находился эпицентр проблемы — место повреждения или раздражения нерва. Сконцентрировался, направляя туда весь свой запас целительной энергии, который значительно вырос после взятия следующего ранга.
Главное — расслабить, снять спазм, восстановить нормальную проводимость.
— Ты что делаешь, мерзавец⁈ — Преображенский попытался меня оттолкнуть, но я уперся, как бык.
— Спасаю вашего пациента, господин лекарь! — сквозь зубы процедил я, не отрывая рук. — Еще пара секунд…
И о чудо!
Или не чудо, а просто точное попадание. Писк приборов вдруг стал менее истеричным, синюшность на лице Сеньки начала медленно спадать, а на мониторе, показывающем сердечный ритм, хаотичные зигзаги стали постепенно выравниваться, превращаясь в более-менее нормальную синусоиду.