Григорий, оставшийся без ожидаемой поддержки, только злобно пыхтел себе под нос, но возразить Волкову не посмел. К счастью для моих ушей, наша смена как раз подошла к концу.
Процедура закрытия была довольно нудной, но необходимой. Сначала мы сдали остатки сильнодействующих препаратов и пустые ампулы дежурной медсестре на подстанции, которая все тщательно пересчитала и занесла в специальный журнал.
Затем Григорий, как старший, заполнил еще несколько бумаг — отчет о проделанной работе, заявку на пополнение укладки, расписался в журнале приема-сдачи дежурства. Я в этом процессе участвовал постольку-поскольку — подавал ему нужные бланки, сверял номера пломб на ящиках, да и просто стоял рядом, чтобы он не чувствовал себя совсем одиноким в этом бумажном море.
Теоретически, адепт должен был помогать во всем, но Григорий, все еще дуясь на меня, предпочитал большую часть делать сам, лишь изредка бросая в мою сторону короткие, не терпящие возражений команды. Наконец, когда последняя подпись была поставлена, и ключ от нашей «кареты» лег на стол дежурного механика, мы были свободны, как ветер в поле. Ну, или как два выжатых лимона.
Я вышел с подстанции, ощущая дикий голод. День выдался тот еще. По пути домой завернул в свою любимую шаурмичную. Небольшой ларек, затерявшийся в одном из проходных дворов, но шаурму там делали — пальчики оближешь!
Хозяин, колоритный армянин по имени Ашот, был мне уже почти как родной. Мы с ним познакомились еще в первые дни моей «новой жизни» в Муроме, когда я гуляя по городу, набрел на его заведение.
— О, Илюха, дорогой, проходи! — радостно приветствовал он меня, сверкая золотым зубом. — Как смена? Опять мир спасал?
— Да так, Ашот-джан, помаленьку, — усмехнулся я. — Как обычно, то пожар, то наводнение. Сделай мне, пожалуйста, двойную, с острым соусом. И побольше мяса, ты же знаешь.
Ашот понимающе подмигнул и принялся священнодействовать над вертелом с ароматным, шипящим мясом. Он всегда клал мне порцию побольше, чем остальным, говорил, что «лекарь должен хорошо кушать, чтобы силы были людей лечить».
Приятно, когда тебя ценят, пусть даже и за стойкость к его фирменному острому соусу. Через пять минут я уже шел по улице, с наслаждением вгрызаясь в сочную, горячую шаурму. Божественно!
Дома меня встретила моя единственная сожительница — наглая, рыжая кошка по имени Морковка, которую я подобрал на улице пару недель назад. Она тут же принялась тереться о мои ноги, требуя свою порцию внимания и, разумеется, еды.
Квартирка у меня была, прямо скажем, не ахти. Старая, с обшарпанными стенами, практически голая. Из мебели — только кровать, стол, стул да старый шкаф, чудом доживший до наших дней. Увы с моими финансами вариантов иных пока не было.
Когда я ощутил себя Ильей Разумовским, студентом первого курса Владимирского медицинского института, то понял, что судьба или кто там еще решивший перенести меня не была благосклонной.
Если коротко Илья Разумовский, в теле которого я очутился, был сиротой. Воспитанником детского дома, который сам сумел поступить в медицинский институт по бесплатной государственной квоте для таких сирот как он. То есть приходилось полагаться только на собственные силы.
Да, несмотря на то, что я оказался в России, все вокруг одновременно было знакомым и незнакомым. Особенно тот факт что она избегнув революций, осталось империей с императором и прочими прилагающимися к этому прелестями.
Я насыпал Морковке корма, и устало опустился на стул. Пока кошка с аппетитом хрустела, я раздумывал о своем незавидном положении.
После окончания института меня отправили в Муром. Ну куда еще могут распределить студента-бесплатника. В провинциальный городишко с одной городской больницей и одной станцией «Скорой помощи» при ней.
И что в итоге? То что и следовало ожидать! Адепт. Низшая ступень. Нищенская зарплата, которой едва хватает на еду и оплату этой клетушки. Никакого авторитета. А ведь мне нужно расти. Нужно как можно скорее стать хотя бы Целителем Третьего Класса. И не на скорой, где от меня, по большому счету, мало что зависит, а в нормальной больнице.
В терапии, для начала. А в идеале — в хирургии.
Там, с моими знаниями и руками, которые, я надеялся, скоро восстановят былую чувствительность и точность даже в этом теле, я смогу принести гораздо больше пользы. Да и «Сонар» мой там будет как нельзя кстати.
Я доел свою шаурму, запил ее остатками вчерашнего чая и, проводив тоскливым взглядом очередного таракана, гордо марширующего по стене, повалился спать. Утро вечера мудренее.
На следующий день я пришел на работу чуть раньше обычного. Переоделся в чистый, хоть и казенный, медицинский костюм. Скоро опять начнется суматоха вызовов, вечная гонка со временем и болезнями.