Невольно вспомнил об особом генетическом коде русских. В таком случае заморский лекарь мог иметь и более глубокие мотивы, ненависть к расе. Вот только откуда могла взяться нордическая подраса? С учетом маршрута убийцы получался немалый круг, Москва, Тверь, Клин, Старица. Каким образом расселение подрасы происходило, непонятно, конечно.
«Ладно, не будем углубляться, – оборвал я сам себя. – Не важно, подраса это или нет, есть типаж девушек, которые нужны убийце. Почему? Нужны белые и светлоглазые, тогда получится «вечный напиток». Бред какой-то».
Здесь я сам себя остановил, потому что понял, что искать разумные мотивы у человека, способного на такие зверские убийства, как минимум глупо. Разумеется, человек находится в своем адском мире, если изначально поверил, что жидкость из глаз и печени шести девушек можно использовать для приготовления эликсира бессмертия. По любому, он безумен.
Подсознательно, я, конечно, понимал, что готов думать о чем угодно, только не о символе, который староста обнаружил на двери старой бани. Символ бессмертия. Черное солнце с двенадцатью большими лучами, и двенадцатью малыми между ними. Один из секретных знаков тайных черных алхимиков, верящих в то, что можно приготовить «вечный напиток».
Я не хотел думать о том, где я видел это чертово солнце.
– Господин лекарь, к обеду почти и вернулися, – открыл тяжелую дверь конюх, которого я видел в первый день, когда приехал с Петром.
Мужчина средних лет, статный. Стыдно, надо бы спросить, как зовут.
– Да, получается успел к обеду, – сказал я, думая, как вежливо спросить, как зовут мужчину.
– Тимка, господину лекарю отдохнуть надобно, – Агафья выбежала из дома. – Знамо ли все утро в разъездах, дела темные каки творятся!
– Спасибо, Тимофей, – кивнул я головой, заходя во двор.
Удивился, что перед входной дверью в избу стоял Елисей.
– Елисей, здравствуй, – сказал я, осматривая подростка.
Прошло уже пять дней и лекарство явно помогло. Елисей был практически здоров, только как мне показалось бледнее обычного. Хотя сложно было определить степень бледности с таким цветом кожи.
– Господин лекарь, для чего ради убивец невинных девиц губит? – посмотрел прямо на меня Елисей. – Не страшится Бога и суда вечного?
Надо научиться поспокойнее реагировать на глубокий пристальный взгляд и мелодичный голос подростка, проникающего прямо в душу.
– Елисей, поверь мне, на вопрос зачем он это делает, не могут найти ответ даже служивые люди, – вздохнул я. – Но Бога он точно не боится.
Вовремя остановился, чтобы не сказать, что и в моем времени, даже лучшие специалисты психиатрии не знают ответа на подобный вопрос.
– Как не трепетать перед творцом неба и земли? – спросил Елисей.
В тоне голоса, да и во всем облике подростка было нечто такое, что убеждало в искренности. Я, честно, редко встречал настоящую набожность. Слышал, что такое бывает, но не встречал. В чистоте молодого юноши же сомневаться не приходилось. Мне стало плохо от мысли, что подобные зверства и нормальный человек плохо переносит. Каково же подростку, у которого в силу рождения чистая душа, принять исконное зло?
– Не думай об этом, пойдем, скоро обед, – сказал я, чтобы отвлечь Елисея от мрачных мыслей. – Каждому будет свое возмездие за грехи.
Скорее всего, я вовремя сказал последнюю фразу. Подросток согласно кивнул, немного расслабился, повернулся и пошел в дом. Да, только и остается надеяться на вечный суд. В такие моменты я очень хотел верить в ад. Должно быть специальное наказание за адские зверства, которые я наблюдал.
Когда я зашел в горницу, на столе уже было накрыто. Неплохо все же жили купцы в то время. Стол был заставлен едой.
Горячая уха, тушеные грибы с овсяной кашей и пироги сделали свое дело. Сытому человеку легче не думать о плохом. Я выпил огромную кружку кваса и впервые за день немного расслабился. Думать ни о чем не хотелось.
Агафья проворно, как всегда, убиралась со стола, а я думал о том, что в происходящих событиях есть детали, которые до сих пор непонятны.
На пятый день своего нахождения в чужом времени я вдруг понял, что очень быстро привык. К одежде, к длинной рубахе с поясом, к кафтану. Привык к неспешному образу жизни и к размеренному образу жизни.