Алхимики были великими учеными, обогнавшими свое время, за что их ненавидели и безжалостно истребляли. Тот факт, что среди алхимиков появился безумный убийца не означал, что все были такие. Для шестнадцатого века знать подробности всех внутренних органов – просто подвиг.
В записях встречались описания разных органов.
«Вскрыл глазницу трупа повешенного разбойника, дабы изучать vitreum humor. Прозрачно вещество, аки чистый кристалл. Мягкое, податливое».
Разумеется, лекари проводили опыты на трупах. Описания точные, возможно, пригодится мне в этом времени. Как я понял, специализации особой в этом времени нет. Если я остаюсь здесь, как лекарь с собственной горницей, то есть лечебницей, идти будут со всеми болезнями. Придется закупить инструменты и по инструкциям записей лекаря, да по энциклопедическим справочникам изучать осваивать и хирургию, и все остальное.
Так, вот еще интересно. Травмы глаза:
«При повреждении ока стекловидная влага полностью истекает, и зрение гибнет, влага сия есть основа ясного видения».
Потрясающе. Конечно, травмы глаз всегда были, ничего не стоило проткнуть глаз в боях, да и просто в быту. Значит, лекарь знал, что стекловидное тело жидкость, что при повреждении вытекает и человек лишаться зрения. Знал, что влага «основа ясного видения».
Описывались и методы лечения. Вылечить, конечно, повреждение стекловидного тела было невозможно. Удивительно, что средневековый лекарь вел подробные записи, прямо как современные врачи.
«Стрельцу копье пронзило глаз, стекловидная влага истекла. Приложил пластырь из яичного белка и мирры, дабы не допустить воспаления».
Ну все верно. Дальше шла запись, что хотя рана и зажила, этим глазом стрелец ничего не видел. Понятно, как можно видеть глазом, из которого вытекло стекловидное тело? Никак. Встречалось подробное описание, судя по всему, алхимики экспериментировали со всеми органами и веществами
«Vitreum humor (стекловидная влага) не имеет ни цвета, ни запаха, токмо ежели извлечь и поместить отдельно, влага на воздухе мутнеет».
Все вроде бы логично и понятно, только все это я и так знал. Я прилежно учился и заслуженно получил степень профессора передовой медицины.
В некоторых записях отмечалось, что из глаза вытекала «зрительная сила». Одна запись привлекла мое внимание:
«Vitreum humor сохраняет свет небесный, и, если извлечь стекловидную влагу, можно создать зелье для прозрения».
Моя версия, что все алхимики были просто учеными, постоянно подвергалась сомнению. Извлечение органов для прозрения, так себе опыт.
Как я понял из некоторых записей, опыты проводились на стекловидном теле, извлеченном из трупов. Ну уже радует, что не из живых людей:
«Дистиллировал vitreum humor в стеклянном сосуде, дабы выделить «дух зрения». Мутная вода с гнилостным духом, жизненная сила ушла».
Допустим, более порядочные алхимики пытались получить нечто мистическое из стекловидного тела. Быстро поняли, что извлеченная из трупа, гелеобразная жидкость сразу же теряет все свойства. Логично.
Значит, менее честные, «черные алхимики» быстро поняли, что извлекать стекловидное тело нужно из живых людей.
Я непроизвольно передернул плечами, процедура приводила в ужас тем, что противоречила всем принципам медицины – спасать жизни.
Разумеется, после серии опытов шло заключение, что повреждение стекловидного тела является «смертью для ока». Лекарь приходил к выводу, что лечению такие раны не поддаются, нужна примочка, чтобы избежать воспаления и заражения. Все было слишком очевидно для медика.
Я устало закрыл глаза. Все не то. После разговора с Корнелием, и после сопоставления всего, что я уже знал о сериях убийств и в своем времени, и в этом времени, медицинские справочники проблему не решали.
Агафья, как обычно позвала на ужин, за столом я все внимательнее присматривался к Елисею. Не ради сравнения антропологических признаков. Подросток был немного выше ростом, но в пределах нормы.
Оставшись один в комнате и, пытаясь заснуть, продолжал напряженно думать. Книга в черной коже, с золотым солнцем с двенадцатью лучами не выходила из головы. Да где же я видел символ? Не только символ. Я видел книгу. Абсолютно точно, только где и когда, вспомнить по-прежнему не мог.
Глава 24. Чистая приманка
В это утро я не слышал громких голосов, никто не разговаривал в горнице. Я проснулся сам, стараясь выровнять бешеный стук сердца.