— Ну-ка, перемотай на пять секунд, — заинтересовался вдруг Чуров. — Еще чуть… еще… Вот!
Запись остановилась на моменте, где Гордин чуть наклонил голову, и за его спиной стал виден фрагмент настенного календаря.
— Вот этот участок, — показал Чуров, — нужно увеличить.
— Увеличить-то можно, но толку… — усомнился оператор, но полковник прервал его.
— Делай!
Теперь уже все увидели — на календаре чернела расплывчатая надпись фломастером: «Жанна 8-965-56…». Остальное разобрать не удавалось.
— Ну вот! — воскликнул Чуров. — Уже есть с чем работать! Шевелитесь, занимайтесь. О результатах доложите завтра.
Свой первый рабочий день Гордин начинал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему было любопытно развеять скуку ожидания этой работой, пообщаться с людьми.
В то же время никакое общение в его планы не вписывалось. Нужно было только одно — сидеть максимально тихо и не высовываться.
В воротах больницы навстречу Гордину шагнул очень странный молодой человек. На нем была панама с грубо измалеванной звездой, в руках он держал кривое деревянное ружье. На вид ему было около двадцати лет.
— Стой! Не положено! — строго объявил он. — Документы!
Вход незнакомец перекрыл своим ружьем, как шлагбаумом. Сергей заглянул ему в глаза и убедился, что у парня явно не все дома.
— Да уйди ты! — Гордин попытался оттеснить его, но тот оказался неожиданно сильным.
— Не положено! Документы! Вертай назад!
Сергей подналег, отталкивая парня, но вдруг не удержался и сам упал прямо в пыль. В это же время из дверей больницы показалась Елизавета с тазиком стиранного белья.
— Данька! Черт глумной! А ну, отстань! — крикнула она и кинула в него мокрую тряпку.
— Не положено. Запрещено, — забурчал парень, но послушно, с виноватым видом ушел в глубь двора и тут же принялся искать шампиньоны под старыми кленами.
— Испугался? — рассмеялась Елизавета.
— Испугаешься тут… — пробормотал Гордин, отряхивая джинсы.
— Данька у нас герой! А вообще он смирный. Ходит, бродит, играется. Пока баба Нюра, мамашка его, жива, она ему сопли подтирает, да только надолго ли? Сама уже одной ногой на том свете, еле ползает. Хотя и не старая, пятьдесят пять годочков только справила.
— Можно ведь в интернат его сдать…
— Может, и сдадут, — вздохнула Елизавета. — Только баба Нюра не хочет. Она думает, его там обижать будут. Говорит: жить надо кровинка к кровинке, тогда хорошо. Если б он хоть помогал ей… Двадцать лет — толку нет. Мешок картошки донести не может, стоит столбом…
— А отец-то где? Умер?
— Да кто ж его знает где. Бабы Нюры муж — он все по тюрьмам да по ссылкам. Раз было — освободился, приехал с дружками. Всю ночь дома куролесили, а утром след простыл. Баба Нюра только на второй день людям показалась — вся побитая, зареванная. Ничего не сказала. Так и молчала девять месяцев как блаженная. А пузо-то росло. Ну, а как Данька появился — вроде оттаяла. Уж сколько она с ним возилась, по врачам таскалась — а он, видишь, какой. Ну ладно, заболтались. Иди работать.
Зайдя в душный больничный коридор, Гордин вдруг остановился. Поразмышляв всего несколько секунд, он вернулся во двор. Там нашел глазами Даньку, который из-за бревна целился своим ружьем в кур, и помахал ему рукой.
— Эй! Иди-ка сюда.
Данька вскочил с виноватым и испуганным видом.
— Чего, дядька?
— Пошли со мной.
— А куда? А зачем?
Данька настороженно подошел к Сергею.
— Пойдем-пойдем, дам тебе таблетку волшебную, — Гордин взял его за плечи и завел в коридор.
— Дядька, не надо!
— Надо-надо! Съешь таблетку — самый сильный будешь!
В массажной комнатке Гордин усадил Даньку на стул. Тот нервничал. Вдруг начал в голос плакать.
— Дядька, не надо!
— Ничего-ничего, не бойся. Больно не будет, честное пионерское.
Протерев руки, Гордин положил их Даньке на плечи. Сосредоточился, закрыл глаза, не обращая внимания на хлюпанье пациента.
Через секунду Сергей начал видеть. Он и сам не понимал, что именно. Просто некая глубокая живая масса, где непрестанно что-то происходит. Но в этом вечном движении ему удавалось замечать сбои и проблемы. Каким-то неведомым чувством Гордин улавливал зоны, где что-то мешает слаженному движению…
Было трудно. Рука под шрамом стала горячей, там что-то зудело и чесалось. Мышцы налились тяжестью, в голове мощно пульсировала кровь, волосы мгновенно намокли от пота.
— Все, не плачь! — Сергей убрал руки и потряс ими, чтобы снять напряжение.