Мелкое, но приятное удовлетворение кольнуло где-то внутри — я всё ещё мог сопротивляться, всё ещё контролировал свои действия. И это не могло не радовать.
Территория Елизаветинской больницы напоминала поле боя. Главный корпус — девятиэтажная бетонная махина — возвышался над этим хаосом. Повсюду валялись тела в больничных шмотках. Военные грузовики с красными крестами перевёрнуты и сожжены. Часть здания обуглилась после пожара.
Но хуже всего — территория кишела мертвяками. Сотни бывших пациентов и сотрудников шарахались между корпусами или толпились у входов, лишая меня возможности зайти через главные ворота.
Я спрятался за перевёрнутой скорой, оценивая ситуацию. Память услужливо подсказывала расположение отделений — помню, как лежал здесь, после особо неудачного подпольного боя. Не повезло тогда выйти против бывшего чемпиона Хорватии по боксу. Мудак подрабатывал тем, что катался по странам и сшибал таким образом деньги с неопытных организаторов, которые не додумались его нормально проверить.
Полученной тогда «компенсации за молчание» хватило на целый месяц отдыха в южных странах с одной жгучей брюнеточкой. В общем… ничего страшного тогда не произошло, но противников после этого я пробивал лично.
Так вот, насколько я помнил, приёмный покой на первом, хирургия и операционные на третьем и четвёртом. Тогда меня штопали как раз на четвёртом, помню даже номер операционной — третья.
Прорываться через толпу зомби было бы тупейшей затеей. Получилась бы бесконечная бойня, потеря драгоценного времени, а с каждым убийством голос внутри требовал бы всё больше и больше крови. В итоге я бы просто не добрался до цели, окончательно слетев с катушек по дороге.
Взгляд скользнул по фасаду здания и зацепился за пожарную лестницу и толстые водосточные трубы вдоль стены. На четвёртом этаже многие окна были разбиты — видимо, оттуда пытались эвакуироваться. Или выбрасывались. Похер, главное, что у меня есть путь наверх.
Не думая больше ни секунды, я бросился к стене и начал подъём. Руки и ноги двигались с какой-то звериной ловкостью, будто всю жизнь только и делал, что лазил по отвесным стенам. Пальцы впивались в крошащийся бетон, находя малейшие выступы и трещины. Мышцы напрягались до предела, но усталости не чувствовалось.
Карниз, решётка, подоконник, снова карниз — как ступеньки импровизированной лестницы, ведущей к цели. Я поднимался всё выше, и с каждым метром усиливалась уверенность, что это единственный правильный путь.
Достигнув четвёртого этажа, я на мгновение завис на краю подоконника, выбирая окно. Одно из них уже было разбито — идеально. Не придётся шуметь и привлекать лишнее внимание. Я бесшумно пролез внутрь, осторожно переступая через острые осколки, торчащие из оконной рамы.
Коридор был тёмен и пуст, лишь в конце мерцало аварийное освещение над табличкой «Операционный блок». Рваные клочья штор колыхались на сквозняке, на полу виднелись засохшие следы крови.
Я осторожно продвигался по коридору, замирая после каждого шага и прислушиваясь. Тихое капание воды из неисправного крана где-то вдалеке. Едва различимый скрип половиц под моим весом. Лёгкий шелест бумаги, которую тревожил сквозняк из разбитых окон.
Но среди этих привычных для заброшенного здания звуков было и нечто совершенно неожиданное — человеческие голоса. Тихие, но отчётливые, они доносились из-за двери с потускневшей табличкой «Операционная № 3».
— Сколько мы ещё будем тут сидеть? — говорил низкий, хриплый голос. — Запасы на исходе.
— А куда ты собрался? — отвечал другой, выше тоном. — Видел, что творится внизу?
— Ну давай хотя бы попробуем еще раз по палатам пройтись? Вдруг там осталось что-нибудь съедобное.
— Хрен с тобой, пойдем. Жрать действительно хочется.
Я услышал шаги, приближающиеся к двери. Мог бы спрятаться или просто уйти, но именно эти люди могли помочь мне с анестетиками. Если они застряли в операционной, возможно, это те, кто знает, где хранятся нужные мне препараты.
Дверь распахнулась, и в коридор вышли двое мужчин в хирургических халатах. Один — седой, с густой бородой, испещрённой проседью, другой — моложе, с запавшими глазами и изможденным лицом. Оба выглядели истощёнными — впалые щёки, тёмные круги под глазами, кожа бледная и сухая, как пергамент.
Увидев меня, они отшатнулись в ужасе. Ещё бы — жёлтые глаза, чёрные вены, проступающие под кожей, одежда в крови и гнили.