— Веди, — кивнул я, внезапно ощутив острое желание смыть с себя не только грязь, но и ощущение тяжести, навалившееся за последние дни.
Бассейн оказался обычным, двадцатипятиметровым, с выложенными синей плиткой бортиками. Вода в нём выглядела мутноватой — без фильтрации и хлорирования она начинала застаиваться, но для мытья вполне годилась.
— Мы берём её вёдрами, — пояснила Нина, указывая на ряд пластиковых ёмкостей у стены. — Запасов водопроводной воды почти не осталось, так что это сейчас единственный вариант.
Я кивнул, не тратя время на разговоры. Чертовски хотелось почувствовать себя чистым, хотя бы на время. Стянул грязную футболку через голову, скинул ботинки, стащил джинсы. Нина деликатно отвернулась, но не ушла — осталась, возясь с какими-то принадлежностями у полки.
— Шампунь, мыло и полотенце, — сказала она, всё ещё стоя спиной. — Оставить вас одного?
— Мне плевать, — пожал я плечами, зачерпывая воду из бассейна ведром. — Оставайся, если хочешь.
Нина нервно хихикнула, но осталась, сев на скамейку в нескольких метрах от меня. Я видел, как она украдкой бросает взгляды, особенно на мои руки и спину, и это странным образом льстило. С тех пор как эти ебучие жёлтые глаза и чёрные вены появились пару дней назад, на меня смотрели только со страхом или любопытством, как на музейный экспонат. А тут явно что-то другое, почти нормальное.
— Так как ты здесь оказалась? — спросил я, выливая ведро воды себе на голову. Холодные струи пробежали по телу, смывая серые потёки грязи.
— Я работала здесь инструктором, когда всё началось, — она провела рукой по кафельной стенке, словно старой знакомой. — Вела тренировку с младшей группой. Десять ребятишек, от семи до девяти. Мы были в воде, когда по всем каналам пошли сообщения о «беспорядках». Так это тогда называли.
— И ты осталась с ними?
— А что еще было делать? — в её голосе мелькнул металл. — Родители звонили, паниковали, но не все смогли прорваться. Улицы превратились в ад буквально за пару часов. А у меня никого в городе — вся семья во Владивостоке, вряд ли когда-нибудь их теперь увижу. — Она помолчала, собираясь с мыслями. — К тому же здесь было всё необходимое: еда, вода, прочные стены. Я знала каждый закуток этого здания. Где лучше спрятаться, как забаррикадироваться.
— И что случилось с детьми? — спросил я, продолжая смывать грязь с тела, хотя уже догадывался, что ответ мне не понравится.
Нина отвернулась, делая вид, что поправляет полотенца на скамейке.
— Первые два дня были самыми страшными. Двое не выдержали — психика сломалась. Они кричали, привлекали внимание… — она сглотнула. — Ещё один мальчик попытался выбраться и найти родителей. Его… его я нашла на парковке. Точнее, то, что от него осталось.
Я молча кивнул. Знакомая до боли история. В первые дни пиздеца самыми опасными были даже не мертвяки, а банальная человеческая паника и отрицание происходящего.
— Четверых забрали родители в первые сутки — прорвались сквозь этот кошмар, как-то выцепили своих детей и свалили, не оглядываясь. Еще троих подхватил военный грузовик на второй день. Остановились буквально на пять минут, затолкали детей внутрь и рванули дальше. Сказали, что везут в какую-то безопасную зону под Москвой, — она скривила губы. — Хочется верить, что они хотя бы доехали.
Я провёл ладонями по лицу, смывая последние разводы грязи, и спросил то, что вертелось на языке:
— А Виктор? Он кто такой вообще?
— Да обычный завсегдатай, помешанный на качалке. Приходил каждый день, таскал железо как одержимый. Все тренеры его знали.
— И когда он начал двигаться крышей? Судя по его фанатикам, это случилось не вчера.
— На третий день, — вздохнула девушка. — Когда до всех дошло, что никакой помощи не будет, Виктор словно… переключился. Начал нести хрень про божественные силы, избранность и великую миссию. Притащил всех, кто был в здании, в центральный зал и толкнул первую «проповедь». — Она дёрнула плечом, будто сбрасывая неприятное воспоминание. — И знаешь, что самое страшное? Некоторые сразу повелись. Особенно Марина и вся эта компания из «ближнего круга».
Нина помолчала, явно решая, стоит ли откровенничать дальше. Потом чуть подалась вперёд и заговорила тише:
— У меня есть кое-что, что я скрывала от него. Я тоже… особенная. Как ты.
Я повернулся, с интересом разглядывая её.
— Ты псионик?
— Не знала, что это так называется, — она слабо улыбнулась. — Но да, наверное. Я могу лечить. Не так… эффектно, как ты. Просто снимать боль, ускорять заживление, не более…