— Так странно… Я на другом краю Галактики, а все также могу совершать покупки, и посещать кафе. Как будто я дома, — отметила Саша, устраиваясь за столиком в уютном заведении, заполненном едва ли наполовину. Плетеные кресла, легкие столики, светло-желтый пол, голубой потолок — все вместе создавало невероятную атмосферу пляжа, которую дополняли звуки морского прибоя с криками чаек.
— Я была бы рада, если бы ты смогла назвать Киорис своим домом, но я понимаю, что твои близкие далеко, и принять такое решение очень сложно, — мягко ответила Клео.
Далеко. Александра нахмурилась, размышляя об экспедиции и времени ее отправления, а затем усилием воли отодвинула эти мысли в сторону. Хватит. Она купила платье. И у нее есть мужчина, которому стоит позвонить. Или хотя бы написать…
Глава 67
…На западной террасе ранним утром властвовала тень и прохлада. Солнце поднималось по другую сторону острова, и можно было наблюдать, как меняется цвет волн от темно-зеленого, почти черного в тени, до прозрачно-изумрудного с золотой искрой.
— Говорят, на воду можно смотреть вечно, — мать настоятельница лежала на подушках, прикрывающих деревянное уличное ложе. Она устроилась на боку, придерживая голову ладонью, а свободной рукой рассеянно трепала гриву ликоса.
Старый, совсем седой зверь казался спящим, но Филис знала, что за каждым ее движением пристально следят. Гера никому не позволит навредить хозяйке.
— Вам повезло любоваться таким богатством каждый день.
На острове дни тянулись медленно. Время словно замирало, неторопливо катясь от рассвета к полудню, а затем к закату. Следуя за солнцем на небосводе. Здесь никто не торопился. Никто не имел срочных и важных дел. Лишь созерцание. Медитации. Время для себя и для любого из любимых занятий. В основном здании, предназначавшимся для императрицы, каждый зал представлял собой целый мир, посвященный отдельной теме. Музыка. Живопись. Танцы. Библиотека. Гончарное дело. Шитье. Императорские термы. Сад. Небольшая ферма. И многое другое. Все, на что способна человеческая мысль. Все, что может помочь разуму исцелиться.
— И поэтому я хорошо знаю, что даже вечность может надоесть.
Филис бросила на собеседницу внимательный взгляд. Она уже давно немолода. И седые волосы коротко подстрижены, а тело скрыто в складках темно-бордовой туники с черной полосой по подолу — символ добровольного затворничества. Мать настоятельница не покидает остров. Не общается с кем-либо кроме сестер, которых принимает в Обители, и верховной жрицы. И это — ее добровольный выбор. Значит, что-то стояло за ним. Но спрашивать — не принято.
— Скоро меня не станет, — полные губы рождают слова, которые подхватывает ветер. На мгновение тени меняют положение, и лицо настоятельницы становится уродливым. Нос кажется крупнее, намечается второй подбородок, а глаза западают, гаснут между густыми бровями и округлыми щеками. У этой женщины широкая кость, крупные руки, короткие пальцы и шея. Она больна и устала, безмерно устала от самой жизни, но все еще держится за нее. Почему?
— Генетическая аномалия. Кости прорастают в тело, мышцы каменеют, внутренние органы постепенно отказывают. Меня лечили. Долго. Пытались заблокировать цепочку генов, отвечающую за болезнь, но… Даже гиатросы не всесильны. Какое-то время лекарства помогали, но с каждым днем эффект все меньше.
Она рассказывала просто. Легко. Как о свершившемся факте. И становилось ясно, что со своей болезнью она давно смирилась, как и с фактом смерти.
— Мне жаль, иерия, — имя настоятельницы давно забыто. По ее выбору и желанию. Она отреклась от своей жизни. — Мне очень жаль.
Седая голова величественно склонилась, принимая ответ.
— Я ушла от мира, чтобы не встретить мужчину, которого могла бы пробудить. Чтобы не вставать перед выбором: рожать ли от него детей, рискуя передать им свою болезнь, или обречь его вместе с собой на бездетность. Я заботилась о своих сестрах годами. И знаешь, я радовалась, глядя, как они возрождаются и покидают остров. И за тебя я тоже радовалась, Филис, когда ты уехала.
Теперь кивнула жрица. Не столь величественно, но… Рядом с настоятельницей она ощущала себя моложе. Весь ее опыт и заслуги вдруг становились незначительными под взглядом посветлевших от старости глаз.
— Мне жаль, что ты вернулась сюда. Но… меня скоро не станет. А Обители нужна мать.
Тень на воде полностью уступила солнцу. Ветер ударил в лицо, запутался в волосах и в складках туники. Слово было сказано. И было услышано.
— Я подумаю.