И, хотя содержание стихотворения, по-видимому, означало лишь банальное растранжиривание сексуальной энергии, Кастанеда сразу сказал:
— Дону Хуану оно бы понравилось.
Да, это могло соответствовать действительности, потому что спустя несколько месяцев я прочитала в одной из его книг, какие стихотворения нравились дону Хуану: компактные, короткие, точные, с яркими образами. Но его ученик не признался, нравятся ли ему самому стихи. Как и в других случаях, он ограничивался лишь мнением своего учителя. Такая непрерывная связь с доном Хуаном и сегодня была поистине поразительна. Было нелегко верить в существование столь необычного человека, как дон Хуан. Однако после нескольких часов разговора с Кастанедой в это стало еще более сложно поверить. Именно этот упрек всегда бросали ему: он выдумал дона Хуана, потому что для индейца последний слишком умен и поэтичен. В самом начале энтузиазм побеждал любой скепсис.
— Как это произошло, что после стольких похвал твоей первой книге вдруг началась жесткая критика и полное неприятие?
— Вначале, — пояснил он с серьезным выражением на лице, — те, кто читали и анализировали мои книги, думали, что я обращаюсь к ним как ученый к ученым. — Он продолжал описывать свой крестный ход: — Я выступал с докладами в университетах и библиотеках, однако то, к чему я призывал, вызвало враждебную реакцию. Я говорил о том, что мы должны преодолеть наше чувство собственной важности.
Как только он начал в своей личной и общественной жизни вести совсем другой образ жизни, который нарушал правила игры в обществе, к которому он принадлежал, он не мог более оставаться сообщником большинства. В конце пояснения он заговорил о себе в третьем лице:
— Кастанеда сделался опасным, потому что он требовал разрушения существующих способов поведения.
Они не могли отнять у него титул доктора, но поставили под сомнение достоверность сообщаемых им сведений. Похоже, сегодня его это уже не волнует. Во время рассказа у него был серьезный тон, однако сразу после этого он вновь заулыбался и отбросил грустные воспоминания, как бабочка оставляет ставший бесполезным кокон.
Мне хотелось также узнать причину, по которой он впервые сам занялся переводом одной из своих книг — занятие, очевидно бесполезное и необъяснимое для того, у кого не так много времени и кто собирается написать еще две новые книги о доне Хуане и, возможно, еще несколько по другим темам. Когда я спросила Кастанеду днем раньше, получив от него рукопись, о причинах этого, он пояснил мне следующее.
— Это было очень трудно, — подчеркнул он и указал на Флоринду. — Мы сделали это вместе.
Флоринда покачала головой и возразила:
— Нет, нет, я высказала ему только мое мнение по некоторым вопросам. Он переводил сам.
Я поверила Флоринде. Я все больше убеждалась, что она молчит лишь тогда, когда полностью согласна с его словами. Иначе она горячо возражала. И на этот раз она не потерпела, чтобы Кастанеда в своем великодушии погрешил против истины. Я была почти уверена, что Флоринда лучше промолчит, чем скажет неправду, в то время как Кастанеда не был столь скрупулезным и действовал согласно представлениям дона Хуана: «Если у человека нет личной истории, ничто из того, что он говорит, не может быть ложью».
Я вновь вспомнила противоречивые пояснения, почему они решили ответить мне, и склонилась к объяснению Флоринды, будто они решили вытащить одно письмо изо всей почты, что у них собралась. Возможно, Кастанеде показалось неудобным рассказать, что наша встреча была следствием игры случая... хотя случай всегда направляется Духом. Мне, напротив, это казалось очень приятным. Собственно говоря, такая система больше подходила к их образу жизни, чем рациональный выбор, при котором журналистка имела бы совсем немного шансов.
Кастанеда припарковался на обочине и, как всегда, убедился, что все дверцы закрыты. Затем он сказал:
— Мы пойдем во французскую кондитерскую. Она очень хорошая.
Мы находились на Montana Avenue. После нескольких домов, мимо которых мы прошли в западном направлении, мы оказались у входа в кондитерскую. Почти все помещение занимали витрины со сластями. Перед нами ожидали еще несколько посетителей, и, пока их обслуживали, Кастанеда спросил меня:
— Что ты хочешь?
Я осмотрелась и решила взять ореховый торт; он уже знал, что он возьмет, потому что, когда подошла наша очередь, он сразу заказал бриоши — четыре штуки! Продавщица пошла взять товар, и Кастанеда, вероятно знаток, сказал: