Подводя итог, можно сказать, что ученый требует доказательств, но не желает произвести необходимые для этого приготовления. Вот какие мы. Нам не хочется выполнять черную работу, нам хочется, чтобы к вершинам осознания нас доставили на вертолете и так, чтобы и ботинки не испачкать. Ну а если нам не понравится то, что придется увидеть там, то пусть нас на вертолете доставят назад.
Быть с этим человеком утомительно. Его присутствие носит надменный и безжалостный характер. Полнота его внимания утомляет чрезмерно. Кажется, что на мои расспросы он выкладывает все, что у него есть. Он красноречив, и его мелодичная мечтательно-грустная речь отличается элегантностью, убедительностью, упорством и окончательностью. Кастанеда говорит, что время «накатывается» на него. Вы чувствуете его вес. В нем есть что-то иностранное, но что именно, никак не удается установить. Какой-то расплывчатый, даже ленивый, тягуче-инертный, как пробка или поплавок, тяжело покоящийся на волнах.
Мы прогуливались по Бойл-Хейтсу. Он остановился, чтобы показать, как выполняется одна из позиций военного искусства, имеющая название «вы на лошади, ноги слегка согнутые», ну как если бы вы были в седле. «Вот так они стояли в Буэнос-Айресе в дни моей молодости. Все было стилизовано в высшей мере. Они принимали позы давно ушедших людей. Так стоял мой дедушка. Мускулы в этом месте, — он указал на заднюю сторону бедра, — напряжены. Это место, в котором мы накапливаем ностальгию. Жалость к себе — одна из наиболее ужасных вещей». — «Что вы имеете в виду, когда говорите, что время накатывается на вас?» — «Это у дона Хуана была такая метафора. Как-то мы стояли на камбузе, наблюдая за траекториями отступающего времени. "Вот мне пять лет! Вот я ухожу..."» — «Нам нужно только повернуться вокруг и позволить времени надвинуться на нас. Вот так, там нет известного заранее. Ничто не предусматривается, ничто не предполагается, нет ничего аккуратно упакованного».
Мы сидели на автобусной остановке. На другой стороне улицы какой-то нищий пытался остановить попутную машину. Кастанеда смотрел куда-то за него на горизонт. «У меня нет никаких предположений относительно завтрашнего дня и ничего от прошлого. Факультет антропологии для меня больше не существует. Дон Хуан имел обыкновение говорить, что первая часть его жизни была растрачена напрасно — это он был в чистилище. Вторая часть его жизни была поглощена будущим, третья связана с прошлым, с ностальгией. И только последняя часть его жизни была здесь и теперь».
Я решил спросить его о чем-то личном и приготовился получить отпор. Биографическая достоверность гипнотизирует людей с той же силой, что и трещина в стене, — тут все готовы разодрать в кровь свои пальцы. «Когда вы были ребенком, кто из мужчин играл наиболее важную роль в вашей жизни?» «Мой дедушка — он воспитывал меня». Его взгляд был жестким, а глаза сверкали. «У него был породистый боров по имени Руди. Они делали на нем большие деньги. Рыльце у Руди было великолепное — маленькая и светлая мордочка. Они развлекались тем, что надевали на него шляпу и куртку. Мой дед построил переход из свинарника прямо в гостиную, где устраивалось шоу. Туда-то и приходил Руди со своей милой рожицей, за которой тащилось его грузное тело. Ну и конечно, его пятачок... Мы развлекались, наблюдая, как эта свинья вытворяла разные штучки».
«Каким был ваш дед?» — «Я восхищался им. Он составлял программу. Я собирался подхватить его знамя. Это была моя судьба, но не мое предназначение. Мой дед был влюбчивым человеком. С раннего возраста для меня было соблазном учиться у него. Когда мне было двенадцать, я подражал его походке, говорил его глуховатым голосом. Это он научил меня «лазить через окно». Он говорил, что женщины будут разбегаться при моем приближении, настолько я был некрасив. Он заставлял меня подходить к девочкам и говорить им: «Вы такие красивые!», после чего я должен был поворачиваться и уходить. Или сказать: «Ты самая красивая из всех девочек, которых я когда-либо видел», и быстро уйти. После трех-четырех раз они говорили: «Эй, как тебя зовут?»
Вот так я и научился «влезать через окно». Он встал и начал ходить. Нищий на той стороне направлялся к поросшей кустами зоне возле объезда. Мы подошли к машине Кастанеды, он открыл дверцу и на мгновение остановился. «Очень давно один маг спросил меня: «Какое лицо у домового, как ты думаешь?» Это меня заинтриговало. Я подумал, что оно должно быть темным, мрачноватым, и если напоминало бы человеческое, то оно чаще всего напоминало бы кого-нибудь из тех, кого вы любите, как вам кажется. Для меня это был мой дед, мой обожаемый дед». Я сел в машину, и мы поехали. Я еще успел заметить, как нищий исчез за покосившимся забором. «Это я сам был своим собственным дедом. Опасный, корыстный, потворствующий собственным слабостям, ограниченный, мстительный, раздираемый сомнениями и внутренне застывший. Дон Хуан знал это».