Он выслушал меня и ответил на мои слова жестом, который, казалось, говорил:
— Ну что мне прикажете делать с личными вкусами всех и каждого?
Я продолжала говорить, стараясь найти причины и объяснения:
— Может, я предпочитаю «Путешествие в Икстлан» из-за любви, которую я ощущала, читая ее.
Кастанеда поморщился. Ему не понравилось слово «любовь». Может быть, оно несло для него дополнительное значение романтической любви, сентиментальности, слабости. Пытаясь объясниться, я настаивала, что финальная сцена книги «Путешествие в Икстлан» пропитана напряжением. Кастанеда согласился.
— Напряжение, да, — сказал он. — Это подходящее слово.
Остановившись на этой книге, я продемонстрировала ему, что некоторые сцены кажутся мне определенно гротескными. Я не могла найти им обоснования. Кастанеда согласился со мной.
— Да, поведение этих женщин нелепо и гротескно, но это видение было необходимо для того, чтобы начать действовать, — сказал он.
Кастанеда нуждался в таком шоке.
— Без противника мы ничто, — продолжал он. — Иметь противника присуще человеческой природе. Жизнь — это война, это борьба. Мир — это аномалия.
Говоря о пацифизме, Кастанеда определил его как «нелепость», поскольку люди, по его мнению, «являются существами успеха и борьбы».
Не в состоянии остановить себя, я сказала, что не могу считать пацифизм нелепостью.
— Как насчет Ганди? — спросила я. — Что вы думаете о Ганди, например?
— Ганди? — переспросил он. — Ганди — не пацифист. Ганди — один из величайших воинов, которые когда-либо жили на земле. И какой воин!
Именно тогда я поняла специфическое значение, которое Кастанеда придавал словам. «Пацифизм», о котором он говорил, был пацифизмом слабости, пацифизмом тех, у кого не хватает мужества, целеустремленности и энергии. Такой пацифизм отражает полностью самоиндульгирующую и гедонистическую позицию.
Делая широкий жест, как бы обводя рукой всех людей, лишенных цели, воли или энергии, он ответил:
— Все отравленные... Да, гедонисты!
Кастанеда не уточнил эти понятия, а мы не настаивали. Я поняла уже, что освободить себя от человеческой природы было частью эстетики воина, но комментарии Кастанеды приводили меня в замешательство. Однако со временем я узнала, что быть «существами успеха и борьбы» — это лишь первый уровень существования. Затем начинается обучение и переход на другой уровень.
— Вы не можете перейти на другую сторону и не потерять человеческую форму, — сказал Кастанеда.
Обращая его внимание на другие непонятные мне аспекты его книги, я спросила об энергетических дырах, которые остаются в людях после рождения детей.
— Да, — подтвердил Кастанеда. — Есть различие между теми людьми, у которых есть дети, и теми, у которых их нет.
Чтобы пройти на цыпочках перед Орлом, вы должны быть полными. Человек с «дырами» не может пройти.
Он объяснил нам метафору с Орлом немного позже. В тот момент я почти не заметила ее, поскольку мое внимание было сосредоточено на другой теме.
— Как вы объясните положение доньи Соледад, родившей Паблито, или Ла Горды, матери двух дочерей?
Я непременно хотела знать. Вернуть себе то «острие силы», которое дети берут у нас при рождении, было почти немыслимо для меня.
Кастанеда согласился со мной, что у него не все еще систематизировано. Однако он продолжал настаивать на существовании различий между людьми, имеющими и не имеющими детей.
— Дон Хенаро — сумасшедший! Сумасшедший! Дон Хуан — совсем другой, он серьезный сумасшедший. Дон Хуан движется медленно, но очень далеко доходит. В конце концов оба они приходят...
— Я, как и дон Хуан, — продолжал он, — имею дыры; то есть я должен продолжать свой путь. У Хенарос, с другой стороны, есть своя модель.
У Хенарос, например, есть особая грань, которой у нас нет. Они более нервные, более быстрые в движении... они очень непостоянны, ничто не может их удержать.
Те, кто, как Ла Горда и я, имеют детей, обладают другими характеристиками, компенсирующими этот недостаток. Кто-то более решителен, и хотя дорога может быть длинной и трудной, он тоже пройдет ее. Обычно те, у кого есть дети, знают, как заботиться о других. Это не значит, что те, у кого нет детей, не знают этого, но есть разница...
Обычно человек не ведает, что творит; он действует бессознательно и потом расплачивается за это.
— Я не знал, что я делаю, — воскликнул он, имея в виду, несомненно, свою личную жизнь.