Вопросы были пустяковые. На одни он откликался шуточками. На другие злой иронией. На третьи молчанием.
Поднялась из рядов Алла. Среди чёрных пиджаков выделялось её белое платье, усыпанное алыми и золотыми цветами. Ей поднесли микрофон. Она певучим, полным волнения и обожания голосом спросила:
— Иван Артакович, можно ли считать Россию «ковчегом спасения», куда погибающая Европа передаст свои гибнущие святыни и ценности, и Россия сбережёт их для остального человечества? Может, Россия параллельна Европе, параллельна себе самой?
— Прекрасно! Прекрасно! — воскликнул Иван Артакович, и было неясно, восхитил ли его вопрос или белое платье, усеянное цветами райских садов. — Я жду вас у себя. Этот вопрос заслуживает отдельного рассмотрения.
Люди покидали зал. Михаил Соломонович видел, как Алла порхнула к Ивану Артаковичу, и они удалились по коридору туда, где начинались номера отеля.
Михаил Соломонович прошёл в холл, где начинался фуршет. Были расставлены высокие круглые столики. Гости пили вино, поедали крохотные аппетитные сандвичи, насаженных на пластмассовые шпажки креветок. Обсуждали недавнюю речь Ивана Артаковича Сюрлёниса, называя её манифестом. Усматривали в ней грозную «музыку новых времён».
Михаил Соломонович, ступив в холл, сразу увидел Лану Веретенову. Она стояла у столика, в окружении мужчин, издалека улыбалась Михаилу Соломоновичу. На ней был строгий английский костюм. Её смуглое средиземноморское лицо по-прежнему пленяло потаённым свечением, какое исходит от ночной перламутровой раковины. Но теперь в ней не было ничего от ворожеи. Так выглядят женщины от науки или политики, референты корпораций или продюсеры телевизионных каналов.
— Господа, прошу знакомиться. Михаил Соломонович Лемнер, специалист по Африке. Замышляет экспедицию к Северному полюсу по маршруту Фёдора Конюхова. Россия потеряла Среднюю Азию и Кавказ, но теперь устремляется в Африку и строит полярную цивилизацию, — Лана представила Михаила Соломоновича своим собеседникам. Михаил Соломонович вдруг поверил, что он таков, каким его представляют.
Мужчины рассеянно поклонились, продолжая нарушенный разговор.
— Мне кажется, Сюрлёнис, говоря о новом лидере, о Птице русской истории, имел в виду себя. А под утомлённым, «ветхим» лидером подразумевал Президента Троевидова. Рискованные, скажу я вам, заявления. Видно и впрямь Президент не здоров, — морщинистый, как испекшееся на солнце яблоко, господин закрыл глаза, чтобы другие не прочитали в них ведомую ему, опасную правду. У него на груди висела карточка с фотографией и значилось имя «Суровин». Михаил Соломонович, изучавший список приглашённых, знал, что это имя носит известный патриотический политолог.
— Вам не кажется, господа, что у Президента появился двойник? Президент обычно покашливает, а двойник не чихнет. У Президента нос резкий, с горбинкой. А у двойника чуть курносый. Президент не покидает бункер. Всякий, кого он принимает в резиденции, должен десять дней томиться в карантине. А двойник постоянно на людях, обнимается, целуется. Не странно ли? — говоривший был бородат, лобаст, с белыми залысинами, которые не брал загар. На карточке стояло имя «Клавдиев». То был видный философ, ненавистник Запада, ревнитель «русских смыслов».
— Я бы добавил. У Президента часто дурное настроение. Он сумрачный, раздражённый. А у двойника вид радостный, бодрый. Ему нравится его роль. Он чуть-чуть переигрывает, целуясь с детьми и обнимаясь с ветеранами.
Михаил Соломонович прочитал на карточке имя «Войский». Романы этого писателя стояли в магазинах на полках. Михаил Соломонович лишь однажды вознамерился купить книгу, прочитал несколько фраз о природных красотах и вернул книгу на полку.
— Да, но голос, господа! Голоса у них одинаковые! — Морщины на лице Суровина разбежались, собрались в пучки, выстроились в линии и вернулись на прежнее место. — Можно добиться внешнего сходства, но нельзя добиться подобия голоса. Голос каждого, как отпечатки пальцев, неповторим.
— Сегодня трансгуманисты Запада способны создавать человеческие копии. Двойник может быть голограммой Президента. Голос пропущен сквозь специальный модулятор, повторяет все интонации подлинника. Запад создаёт фальшмодель мира, делает неотличимым подлинное от сфабрикованного. Всё слипается. Мужчина и женщина, тварь и Творец. Всё превращается в «Великий ноль», господа! — философ Клавдиев пропустил сквозь ладонь бороду, подводя итог эпохе, где ложное и истинное были различимы.
— В любом случае, господа, Россию ждут перемены. Крупный конфликт с Западом, даже военный, неизбежен. Иван Артакович готовит нас к этому конфликту и готовится сам, — писатель Войский призывал коллег быть чуткими к переменам, не совершать опрометчивых поступков.