Михаил Соломонович трепетал. Его вращал чудовищный водоворот, именуемый русской историей. Он был щепкой, захваченной этим кромешным вращением.
Иван Артакович мрачно молчал, а потом вдруг радостно встрепенулся.
— Рад нашему знакомству. Михаил Соломонович. А ты, Кеша, рад? — обратился Иван Артакович к попугаю. Цветная птица тяжело тряхнула оперением, раскрыла кривой, как клещи, клюв и, жутко картавя, прокричала:
— Мы гусские! Какой востог! Пагагельная Гасия! Пагагельная Гасия!
Михаил Соломонович покидал кабинет. Пытался повторить выкрик птицы. Не получалось. Русский язык, которым он великолепно владел, не поддавался порче.
И почти не удивился, увидев у фонтана Лану Веретенову. Он думал о ней постоянно, и иногда эти мысли облекались плотью.
— Боже мой, Михаил Соломонович, вы можете подумать, что я преследую вас. Но это кто-то нас обоих преследует, пересекает наши пути.
— Может, однажды встретившись, не станем разлучаться? — он оглядел её молниеносно, сверив свою мысль о ней с её воплощением. Совпадение было не полным. Впервые она предстала перед ним в голубых шелках. Потом на ней было платье, жаркое, как маков цвет. Вчера она казалась строгой, как дама из научной среды. Сегодня на ней была длинная серая юбка, долгополый тёмный жакет и белая блузка с пышным кружевом на груди. И только лицо было то же, миндалевидное, с пунцовым ртом, с глазами, имевшими пугающее и чарующее свойство вдруг расширяться. Их блестящая тьма напоминала ночное южное небо, где не было звёзд, а сверкающая бесконечность.
— Что вас привело в этот мир фонтанов и попугаев? — Михаил Соломонович смотрел, как над её головой плещет фонтан, чувствовал на лице водяную пыль.
— Сильные мира сего нуждаются в моих предсказаниях.
— Вы даёте советы таким умудрённым мужам, как Сюрлёнис? Вы статский советник?
— Я придворная гадалка. У меня не советы, а предсказания. Они, как туманы. Для одних розовые, для других голубые, для третьих золотые. Туманы сталкиваются. Иные рассеиваются, и человек исчезает.
— Вы по-прежнему предсказываете мне Северный полюс и Африку? Когда я туда полечу?
— Вы уже летите. С пугающей скоростью. Со скоростью света. С такой скоростью летят космические лучи. Удар этих лучей раскалывает галактики.
— Я тот, кто раскалывает галактики?
— Вы тот, кто мне интересен.
Михаил Соломонович протянул руку к нитке жемчуга на её шее. Лана улыбалась, ждала прикосновения. Но оно не последовало. Михаил Соломонович не посмел коснуться. Стоял с протянутой рукой, словно просил подаяния. Лана взяла его ладонь, стала перебирать пальцы, будто играла в «сороку-воровку». Михаил Соломонович почувствовал сладкую слабость, его погрузили в туманы, розовые, голубые, золотые. Туманы плавали, текли, таяли. Ему казалось, в этих туманах появляются лица, не знакомые, но родные. Быть может, те, что наклонялись к его колыбели, и он никогда не узнает их имён, а только туманные очертания.
— Вы околдовываете меня.
— На вашей ладони появилась новая линия. Линяя Величия.
— Вы околдовали меня. Перенесли в параллельный мир. В параллельную Россию.
— Вам рассказали об этом вельможные фантазёры?
— Что они имеют в виду? Какая параллельная Россия? Какая Россия Мнимая? Может, вы знаете?
— Что-то связано с математикой. В математике есть «мнимое число». Корень квадратный из минус единицы. Никто не может извлечь этот корень. Предполагают, что за «мнимым числом» скрывается целая, неведомая нам математика, а значит, неведомая реальность. Эту реальность и называют Мнимой Россией. Но в неё никто не может пробраться. Пробуют с помощью обрядов, иногда изуверских.
— Разве можно с помощью изуверских обрядов проникнуть в страну совершенства?
— Пробуют. Скопцы — зверски себя увеча. Распутин развратничал с фрейлинами, говоря, что ведёт их в Царствие Небесное.
— Голова идёт кругом!
Лана зачерпнула из фонтана воду и полила ему на голову. Вода текла по волосам, по лицу, бежала за ворот.
— Теперь вы совершили омовение.
Она ушла, а он остался у фонтана с протянутой рукой, будто просил подаяния.
Глава седьмая
Михаил Соломонович чувствовал на себе неотступный взгляд. Это был не хрустальный взгляд одноглазого Светоча. Не въедливый, как шуруп, взгляд Ивана Артаковича. Не перламутровый, как ночная раковина, взгляд гадалки. За ним наблюдали с неба. Не из зенита, откуда взирал Бог, а левее и ниже. Туда смотрел Михаил Соломонович, желая отыскать снайпера. Не находил. Синева знойного московского неба и отчётливое чувство, что за ним наблюдают.