— Можно узнать, Антон Ростиславович, почему вы обратились ко мне? Ведь у службы безопасности есть подобные женщины, натасканные на влиятельных иностранцев.
— Дело слишком деликатное, чтобы поручать его службе безопасности. Инициатива исходит от меня лично. А значит, от государства.
— Можно узнать имя персоны?
— Анатолий Ефремович Чулаки.
Это имя прозвучало, как треск расшибаемого в щепы полена. Чулаки олицетворял государство. Из рыжих веснушек на его надменном лице, как из семени неведомых сорняков, произросло Государство Российское. Его крепкие властные руки закрывали заводы, пускали на переплав крейсеры и подводные лодки, подписывали дарственные, делавшие миллиардерами мелких торговцев, спалили дотла парламент, пожимали холёные, в перстнях, длани европейских аристократов, открывали без стука двери масонских лож, усадили Леонида Леонидовича Троевидова в президентское кресло. Анатолий Ефремович Чулаки был приближен к Президенту так тесно, что казалось: Президент повторяет его высказывания, подражает жестам.
Весной на белых пухлых щеках Президента высыпали рыжие веснушки, как марципаны на вкусных булочках. И теперь Светоч готовился устранить Чулаки, а это значит, что в глубинах власти побежали трещины, государство ожидают трясения, от которых упадёт и разобьётся посуда во многих буфетах мира. Михаил Соломонович становился причастным к этим будущим потрясениям. Но это не пугало его, а пьянило. Его вовлекали в русскую свистопляску, в которой еврею всегда отыщется место.
— Вам показать женщину, Антон Ростиславович?
— Нет, нет. Принесите видеозапись.
— Могу я сопровождать женщину в Дом приёмов, чтобы контролировать её действия?
— Разумеется.
Уже прощаясь, Михаил Соломонович вспомнил Лану Веретенову в синем платье, возникшую в дверях кабинета и похожую на ожившую в киоте икону. И отдельно вспомнил сверкнувшую из шелков её ослепительную лодыжку.
Глава вторая
Женщиной, которую Михаил Соломонович предлагал в услужение Светочу, была проститутка Алла, носившая псевдоним «Мерлин». Она и впрямь походила на Мерлин Монро, когда белокурая синеглазая красавица пугливо схватила подол уносимого ветром платья, и влюбчивый президент Кеннеди полюбил её безоглядно. Снайперская пуля, разорвавшая сердце президента, пробила медальон с портретом красавицы.
Проститутка Алла имела чудесное целомудренное лицо тургеневской барышни, пленявшее немолодых развратных миллионеров. На её белой нежной коже несмело проступал румянец, как тихое свечение наливного яблока. Такое — хочешь сорвать и надкусить, изведав душистую сладость. Её пшеничные волосы были уложены так, что каждый волосок казался крохотной струйкой света. Синие глаза радостно изумлялись и счастливо смеялись, когда к ней тянулась корявая, с жёлтоватыми ногтями рука старика, его бесцветные пепельные губы. Она одевалась в лучших бутиках, умела ставить ногу на высоком каблуке так, что волна бежала по её чудесному телу, колыхала грудь, плечи и замирала на шее у подбородка с пленительной ямочкой. Духи, которыми она пользовалась, были то горькие и печальные, то сладкие и пряные. Их запах был то едва уловим, как дуновение пролетевшего над цветком ветерка, то подобен удушающему аромату тропического сада, от которого мужчина пьянеет и бессильно замирает, как бронзовый жук на белом соцветии.
Алла была изделием Михаила Соломоновича, как драгоценная чаша является изделием стеклодува. Он разглядел её среди голодных провинциальных девушек, выходящих из вагонов на московских вокзалах, нелепых, немытых, нечёсаных, одетых в жёлтое, красное, синее, как попугаи. Их тут же расхватывали сутенёры, водили по московским дворам, куда ночами подкатывали тяжеловесные иномарки, и накаченные братки в свете фар расхаживали среди голоногих дев, заглядывали им в рот, щупали грудь, охлопывали по бёдрам и ягодицам. Грузили всем скопом в машину и увозили в ночные бани, оставляя в опустелых, пропахших мочою дворах одну или двух замарашек.
Михаил Соломонович отловил Аллу в одном из таких дворов, как отлавливают породистую, запаршивевшую кошку. Отмыл, приодел, пропустил через салон, стал включать в третьестепенные эскорты. Осторожно дрессировал, наблюдая растущий спрос на неё у состоятельных клиентов. Пошёл на немалые траты. Обучил хорошим манерам, уменью владеть столовыми приборами. Избавил от провинциального говорка, дал несколько уроков английского. Определил в «Школу эротических таинств», где её обучали немецкие мастерицы истязаний, тайские искусницы смертельных ласк, хакасские колдуньи, учивших воплям тростниковой кошки, вою марала, клёкоту разгневанной орлицы. И скоро к воротам роскошной загородной виллы подкатывала дорогая машина, из неё вставала бесподобная Мерлин в норковой шубке, с чарующей улыбкой проплывала мимо охраны в великолепные чертоги хозяина, затворялась в них, и охранники с изумлением слышали из опочивальни хозяина крик тростниковой кошки, жаркий рёв марала, клёкот терзающей добычу орлицы.