— Не говори глупости! В прошлый раз ты учил его своим зверским приёмам. Ко мне приходила соседка. Жаловалась, что наш Коленька поколотил её Федю. Отдадим его лучше в шахматную секцию.
— Одно другому не мешает. Анатолий Карпов дал шахматной доской по башке Гарри Каспарову, так что тот сдался.
— И как это называется?
— Принуждение к миру.
Не было сына Коленьки и соседского Феди. Анатолий Карпов не бил по голове Гарри Каспарова. Всё было выдумкой, весёлой игрой. Но Михаил Соломонович заметил, как блеснули слёзы в бирюзовых глазах Аллы, когда она говорила о несуществующем сыне.
— Я хочу подарить Николя саксофон. Когда-нибудь он сыграет нам блюз, под который мы танцевали с тобой на открытой веранде в Сан-Диего. Саксофонист был чёрный, в красной блузе. Подушечки пальцев, бегавших по кнопкам, были белые. Саксофон струился в его руках, как таинственное морское животное. Мы состаримся, будем сидеть в плетёных креслах, а наш взрослый сын будет играть нам блюз.
— Да, да, так и будет, — Алла тихо плакала. Михаила Соломоновича волновали её слезы. Он осторожно стянул с её плеча платье и поцеловал тёплое вздрагивающее плечо.
Они стояли в душе, и текущая вода делала их стеклянными. Её пшеничные волосы намокли, стали, как тёмное золото. По губам бежала вода, и он целовал эту розовую бегущую воду. Она подняла ногу и перенесла через край ванны, и он любовался плавным движением её ноги. В спальне он сбросил на пол персидские ковровые подушки и уложил её, мокрую, на покрывало.
— Жёнушка моя драгоценная!
Они лежали без сил, не касаясь друг друга. Он видел сквозь открытую дверь в гостиной букет роз. Солнце играло в стеклянной вазе. Михаил Соломонович испытывал блаженное забытьё. В его сознание упал огненный метеорит, выплеснул все мысли и чувства, и обнажилось дно с таинственными существами, никогда не всплывавшими на поверхность. Михаил Соломонович рассматривал их, как рассматривают на высохшем дне диковинные раковины.
— Михаил Соломонович, хочу вам сказать, — Алла коснулась его. Он не ответил. В его руках была перламутровая раковина, свёрнутая в спираль. Хотелось разглядеть, есть ли внутри жемчужина, успеть, пока расплесканные воды не вернулись и не скрыли диковинных обитателей дна.
— Михаил Соломонович, хочу сказать.
— Говори, — раковина выпала из рук, вода возвращалась. Диковинные сущности скрывались в глубинах сознания.
— Я собираюсь уйти. Мне невыносима эта работа. Я смертельно устала. Мне отвратительны эти извращенцы, которым вы меня отдаёте. Ещё немного, и я удушу кого-нибудь из этих павианов.
— Куда ты хочешь уйти?
— Не знаю. Сначала просто уйду. Уеду, скроюсь в каком-нибудь захолустье, где меня не найти. Отмоюсь, отдышусь. Быть может, пойду послушницей в монастырь, отмаливать свои грехи. А потом устроюсь на скромную работу. Выйду замуж за простого доброго человека, пусть будет школьный учитель, или шофёр, или электротехник. Рожу сына и назову его Коля. Устроюсь на работу хоть воспитательницей в детском саду, или продавщицей, или буду разводить цветочки и продавать. Отпустите меня, Михаил Соломонович!
— Я тебя не держу. Ты свободная женщина. Но подумай, сможешь ли ты жить в захолустном городке, рядом с шофёром, продавая в магазинчике лежалую колбасу и просроченные йогурты? У тебя дорогая машина, великолепные туалеты, бриллиантовые серьги, меха. Ты садишься на самолёт в бизнес-класс и оказываешься во дворце на Персидском заливе. Или на вилле у швейцарского озера Камо. Да, тебя окружают павианы. Но павианы в генеральских погонах, в министерских чинах, с банковскими счетами в миллионы долларов. Тебе очень скоро наскучит твой шофёр и твой прилавок.
— Я понимаю, Михаил Соломонович, вы много для меня сделали. Кем я была? Провинциальной дурочкой, мечтавшей стать киноактрисой. Приехала в Москву поступать в театральный. Вы отыскали меня, превратили в светскую даму, озолотили, закутали в меха. Я знаю английский язык. Могу сыграть великосветскую львицу, или разведчицу, или богатую вдову. Но, Михаил Соломонович, я хочу быть просто женщиной. Иметь семью, детей. У меня ещё есть для этого силы и время. Отпустите меня.
— Ты не можешь так просто уйти. Я слишком много вложил в тебя. Ты моя гордость, мое богатство. У нас общее дело, и в этом деле у меня львиная доля.
— Я всё равно уйду! Берите мою машину, квартиру, меха, бриллианты! Всё ваше! Пусть голая, но ухожу!
— Как раз голая ты мне и нужна.