Это обстоятельство чудовищно раздражает. Почему мужику достаточно сидеть и моргать, — и за это он уже заслуживает регулярную зарплату? Почему женщина нипочем не получит денег просто за то, что вот она присутствует в помещении и сидит на стуле? Нет для женщины такой символической профессии.
Чувствуется какая-то обидная подмена. Мужское дело (защита) подменяется мужским бездельем (охраной). И самое обидное представлять себе, что вот отсидел мужик свои положенные сутки, опупел от скуки, пришел домой, а там его встречает жена с борщом, и детям говорит: «Тс-с, дети! Папа устал, папа с суток пришел. Не шумите!».
Помнится, лет десять тому назад я впервые испытала этот вид гендерной досады. И повод-то был смешной, несерьезный был повод. В детской поликлинике аккурат к грудничковому дню стену возле кабинета микропедиатра украсили нарядным кустарного производства (гуашь, ватман) плакатом. На плакате была изображена молодая мать с младенцем. Мать была поистине хороша. По крайней мере, ребенок был приложен к груди такого исполинского размера, что ею можно было скорее удушить, чем накормить маленького ангела. За спиною кормящей матери располагалась береза и молодой солдат с обнаженным штыком. Сверху — надпись: «Женщина, семь раз взвесь, прежде чем употребить смесь!» Речь шла о пользе грудного вскармливания. Плакат был совершеннейшей прелестью и радовал собравшихся мамочек. Единственно, всех раздражал солдат. Он как бы охранял молодую мать от соблазна употребить искусственную (да еще и не дай Бог импортную) смесь, всем своим решительным видом напоминая, что свое мужское дело, работу защитника, он выполняет. Честно стоит со штыком возле березы. Значит, и молодайка пусть не ленится и не пытается обойтись малой кровью в серьезном и патриотическом деле вскармливания и взращивания.
Рисованному солдату досталось от молодых матерей. «Стоять-то легко, — говорили в очереди, — хотя бы и с дрыном наперевес, а вот попробовал хотя бы раз сцедиться — мы б на него поглядели!»
Годы миновали, и вот в супермаркете того же самого, что и поликлиника, окраинного района, как бы эти же, только повзрослевшие, язвительные женщины, чуть ли не с теми же словами накинулись на охранников. Собственно говоря — на березовых солдат нового времени. Что случилось? Охранники сделали группе покупательниц замечание: уж коль вы, дамы, вынули продукты из своих тележек, то и отвезите свои тележки на место. «А почему мы-то должны их отвозить? — возопили дамы, — а вы что тут делаете? Целый день на стульях сидите, зады не отрываете! А мы после работы усталые идем, да еще и жрать вам, мужикам, покупаем! Сами, бездельники, отвозите тележки!»
Охранники обиделись: «Это не наша работа!»
Хор возмущенных голосов: «А какая у вас работа? Где ваша работа?» Охранники: «Мы охраняем объект!» Покупательницы: «От кого?»
И столько обиды накопилось в дамах, столько пыла, что тотчас составилась делегация; жалобщицы отправились к управляющему магазином... На следующее утро активистки прибежали оглядеть поле боя — рассеялся ли битвы дым? И что же видят? Приставлен к тележкам маленький печальный узбек, а охрана его в хвост и гриву гоняет. Все-таки охранники победили. Доказали, что тележки таскать — не мужское дело. Западло-с.
А еще раздражает добрую женщину в охраннике «простом обыкновенном» то обстоятельство, что работа такая «мужская-мужская», а быт у волоперов как раз очень женский.
У них ведь нет рабочего места. У них есть ПОСТ (апофеоз мужественности) и бытовочка, уголок, закуток — житейское пространство, отсылающее к жилью, к спаленке, к кухоньке — к женской вотчине. На посту — мужские предметы: журнал посещений, маленький автомобильный телевизор, компьютер (если работодатель расщедрился или если организация элегантная) с постоянно работающим порносайтом, газета с кроссвордом.
В уголке — диван или раскладушка, принесенные из дома постельное белье и тормозок, верный друг охранника-великоросса — электрический чайник. А то еще и подруга — микроволновка.